#теплый вечер | Explore Tumblr Posts and Blogs

barmy-fox-blog · 8 months

Text

Пусть это будет черновиком, который останется здесь навсегда. Может быть, когда я перестану так сильно хотеть умереть, я допишу его нормально. А пока пусть будет.

Чжун Ли заключит контракт с потерянной девочкой, обещая ей защиту в обмен на рассказы о другом мире. Он, несомненно, защитник, тот который не видит границ и удушит заботой до беспомощности. И когда его подопечная захочет узнать больше и выйти из опеки, он запретит. Включит режим дракона, что ни за что не расстанется со своими сокровищами. Она обречена оставаться ребенком всегда.

Был вечер, который не был особо красивым или романтичным. Он был просто серым, тусклым и без звёзд. Ветер лениво гулял между панельными многоэтажками, изредка гоняя сухую листву по тротуару. Сверкали фарами машины, с ревом проезжая мимо, домой, где их ждала теплая постель и кто-то ещё. Такой же теплый. Алину дома ждал холод.

Она медленно шла по тротуару, становясь на бордюр и нелепо взмах��вая руками, пыталась пройти нес��олько шагов, прежде чем упасть. И снова делала это. Оттягивая возвращение домой, девушка, нет, девочка считала светлые окна и представляла как живут другие семьи. Как же было бы хорошо, если бы Алина могла постучаться в одно такое окошко, откуда доносились запахи жареной картошки и запечённой курочки и попроситься к ним. Пообщаться в жёлтой кухне, где на столе стояли астры, а дети пытались украсть из шкафчиков конфеты. И остаться там навсегда.

Но она никогда не стучалась. Невежливо было. Да и разве примут чужую девочку люди, которые просто хотели поужинать? А дома был холод, были острые глаза, потрощащие душу, вытаскивая на свет все страхи. Были равнодушные, слепые глаза, что не замечали ничего, кроме своей королевы. И Алина совсем не желала быть под прицелом острых глаз, хотелось сбежать. В другой город, в другой мир, где бы точно были бы люди, что обняли и защитили. Позволили бы наслаждаться жизнью и почти упущенным детством. Отогреться.

Небо почернело, не выпустив на волю толпу маленьких звёздочек, только белая луна одиноко плыла среди пустоты. Сердце ускорилось, разгоняя кровь по телу, подготавливаясь к реакции «бей, беги, замри». Нужно было быстро прошмыгнуть в свою комнату и притвориться спящей, тогда мать проигнорит её и тоже заснёт. А что до утра…думать об этом не хотелось. Алина поднялась по лестнице, на минуту замерев возле выброшенного горшка с жухлой гортензией, чьи мягкие лепестки падали на сухую землю. Интересно, чем же так не угодил цветок, что его выбросили? Она была прекрасна в пору своего цветения, это было видно и сейчас, хотя гниение уже начало пожирать нежное тело. А горшок был не столь красивым: коричневый пластик с обломанными краями. Возможно, цветок начал болеть из-за неподходящей ему среды и вместо пересадки, его просто выбросили, не пожелав заботится о красоте, что радовала глаз. Отчего-то мысли о судьбе этой брошенной гортензии были совсем грустными, что хотелось плакать. Глубоко вздохнув и выдохнув, Алина быстро прошла через этот лестничный пролет, натянув кривую улыбку на лицо, когда настала пора открывать дверь. Она на миг помолилась всем богам, которых знала, что бы мать не ждала её с затянувшей прогулки на кухне, готовая применить ремень не по назначению. Тут же разом заболело все тело, вспомнив все прошлые сеансы «воспитательных бесед», как называла это мать перед отцом.

Молитвы не были услышаны.

Чайник на плите уже несколько минут разрывал ее барабанные перепонки противным свистом. За окном было темно, мела метель, изредка пропуская сквозь белую пелену призрачный свет фонарей. В квартире было холодно, хотя дрожала она, наверное, по-другой причине. Кожу щек неимоверно жгло и щипало из-за оканчивающихся соленых дорожек. Она судорожно выдохнула, поглаживая себя дрожащими руками. Взгляд упал на часы, висевшие в углу кухни: девятнадцать тридцать две. Кажется, домой она пришла около трёх, хотя ясно соображать она начала не более получаса назад. У матери была поразительная тяга к огромным масштабам и драматичности, поэтому ничего не объяснив и выбросив ее сумку вместе с обувью в подъездный коридор под сопровождение криков, дверь квартиры захлопнулась. Она помнила лишь звук шлепков ремня о кожу и как после в истерике, лёжа на полу, прижимала руки к голове, пока ремень хлестал ее спину и руки, мать пинала ее и что-то кричала про то, что она неблагодарная и ахуевшая сука, хотя ругани и было много, эти три слова въелись ей в мозг.

Неблагодарная. Ахуевшая. Сука.

Блять, да идёт она нахуй со своим бесценным мнением. Алина как могла лезла из кожи вон, чтобы стать хорошей дочерью, но все что она получает – это брань и боль. Ничего больше.

Ее руки, до этого поглаживающие кожу, вцепились пальцами в предплечья, а слезы новыми дорожками потекли по щекам, однако на этот раз, это была ярость.

Кажется, вода из чайника уже начала выкипать, нужно встать и выключить, иначе эта вода окажется у нее на лице. Иначе она не выдержит, блять, никаких нервов не хватит больше. Выплеснуть этот кипяток прямо в лицо матери и стоять над ней, пока та воет и катается по полу, в попытках унять боль. Да только руки дрожат.

- Блять! – вскрикнула она, когда дрожащие руки не смогли удержать почему-то горячую ручку чайника и теперь эта вода действительно оказалась у нее на коже. На коже ног, на которых уже начали виднеться белесые пятна свежих ожогов.

Нужен лёд, который был в морозильнике, по крайней мере она на это надеялась, нужно скорее его найти. Однако когда она сделала шаг в сторону холодильника, ощутила всю прелесть водяных ожогов на коже. Стиснув зубы она все-таки дошла до холодильника и достала злоебучий лёд, который она обматерила и прокляла на всех известных ей языках.

- Ты глупая или что? – послышалось где-то со стороны прохода, не нужно было делать лишних телодвижений, чтобы понять, кому этот голос принадлежал, - Ты что, думала, что вылив на себя кипяток заслужишь моё прощение? Совсем мозги отшибло?

Дотянувшись рукой до полотенца и сев на своё изначальное место, начав обматывать льдом ноги, она параллельно начала вести диалог:

- Мама.

- Что ты мне мамкаешь? Я тебе вопрос задала: ты совсем ебанушка?

- Мама, давай без оскорблений… - со вздохом произнесла она, закончив обматывать ноги.

- А я не оскорбляю, я констатирую факты! – послышался раздраженный визг уже со стороны окна

Алина улыбнулась и подняла взгляд на стену, рядом со своей матерью, полностью игнорируя ее.

- В глаза мне смотри, я сказала! Когда с матерью говоришь, нужно ей в глаза смотреть, блять, ты что, меня специально из себя выводишь?

Больше всего на свете Алина ненавидела две вещи: свою аллергию на шоколад и смотреть людям в глаза. Сместив взгляд ровно к межбровной линии лица матери и подавив улыбку, спокойно произнесла:

- Что ты хочешь от меня услышать?

- Я хочу, чтобы ты вела себя нормально, чтобы потом не нылась отцу, что тебя бедненькую несчастную избивают тут. А то что мать родную до ручки доводит – ей плевать! Ты эгоистичная и самовлюбленна…

На этих словах Алина поднялась со стула, быстрым шагом направившись в комнату, однако эта неугомонная женщина последовала за ней.

- Куда это ты собралась, я не договорила!

- У меня очень болят ноги, можно мне полежать?

Лицо матери окрасила злобная ухмылка и какой-то проблеск разочарованности:

- Можно, телефон сюда дала и можно.

- За что? – сказала Алина, на этот раз удивленно посмотрев матери прямо в глаза.

- За хамство.

На лице девочки отобразилась горечь, злость и усталость одновременно. Она подавила горькую усмешку и завернув в свою комнату, произнесла:

- Бери, он в сумке, которую ты выкинула в коридор.

- Я блять не собираюсь за твоими вещами ходить, я тебе что? Девочка на побегушках? Сама пошла и собрала свои вещи, а после телефон мне на кровать.

Не дослушав тираду матери, Алина уже скрылась за входной дверью, собирая учебники, разбросанные по лестничной клетке. Слезы снова предательски потекли по щекам, отчего она осела на холодные ступени и начала плакать, вцепившись себе в волосы, чтобы не издавать лишних звуков. Сейчас она сама себе напоминала тот одинокий гниющий цветок этажом ниже. Плакал ли он росой, не жалея остатков воды для своих нежных корней? Знал ли он о том, что его выбросили или же блаженное неведение тела без нервной системы давало ему защиту от одиночества. Как же Алина хотела быть этим цветком, не знающим ничего о своей судьбе, не ведающий, что он вообще живёт.

Рюкзак с различными значками, скрывающими его настоящий цвет под эмалированными лицами персонажей, лежал рядом, надутый от учебников. Он чем-то напоминал индюка, было неуловимое сходство в том как он лежал, заваливаясь на бок и периодически подхватываемый рукой Алины. Телефон с черным экраном холодным грузом тянул руки вниз. Тихо выпустив воздух из искривлённых губ, Алина посидела так ещё немного, успокаиваясь после внезапного взрыва эмоций. И крепко сжимая в руке телефон, а в другой лямку рюкзака, похожего на индюка, вернулась назад в холодную квартиру.

Со спокойным, делано-равнодушным лицом, она бросила свой телефон на кровать «матери» и игноря чужое существование, спряталась в своей комнате. Рюкзак с грохотом упал возле двери, перестав походить на надутую птицу, гордую непонятно чем. Алина громко вздохнула и выдохнула, чувствуя как на глаза снова наворачиваются горячие слезы. Подушка, теплое тяжёлое одеяло и вот, маленькое тело свернулось в калачик, вздрагивая от любого слишком громкого звука. Маленькая, беззащитная одинокая душа в этом большом сером мире, где даже звезды померкли. Что же с тобой делать, родная моя?

С любопытством прыгали круглые птицы, наблюдая за спящим ребенком, который не спешил просыпаться. Солнце только начало разгораться на горизонте кровавым костром, опаляя облака собой. Но оно не торопилось делиться своими лучами, медленно упиваясь каждым мгновеньем своего пробуждения.

Лениво гудел ветер, уставший после ночи непрестанных игр, когда звери регулярно выходили из своих нор, пытаясь понять – это опасность или просто бушует ветрянная стихия. Он плелся, понурив косматую голову и прилёг на вершине самой высокой горы, сладко зевнув. Настало время просыпаться.

Родная моя, где же ты?

– Гх, – сквозь сон простонала Алина, руками закрывая глаза от теплого солнца. Во сне было ещё теплее, оттуда ещё не исчезли добрые глаза любимого персонажа, который улыбался только ей и говорил что-то, но она не могла выцепить ни одного слова, однако почему-то доверяла этому голосу. Расставаться с ним, чтобы выйти в этот мир, где снова будут крики и побои?

Ни за что.

Пошло оно все к чёрту.

Только уж больно обнаженной казалась кожа, а в кровати отродясь не водилось никаких камней. Но одурманенный мозг не спешил реагировать, воспринимая все как должное. Алина неохотно приподнялась на локтях, пытаясь проснуться, однако как солнце не пыталось слепить ей глаза, она оставалась все такой же сонной.

Глаза подмечали необычные детали, вроде слишком близких гор – Алина могла разглядеть сухие деревья на их склонах и бродящих больших животных, - и бледно-розовое небо, которое постепенно теряло свой нежный молочный цвет. Окончательно проснуться заставил удар головой о руку, которая что-то держала. И Алина с немым удивлением узнала статую гео Архонта, на чьих коленях она лежала и в голове мгновенно пронеслись варианты как можно это объяснить.

Мама слишком сильно ударила в этот раз попав по голове? Да нет, сопутствующей сильной головной боли не было.

Что же тогда…?

Она осторожно, будто статуя могла её укусить, коснулась теплого камня, понимая, что ветер не пощадил его, а значит и ей милости ждать не стоит. Основная форма была сохранена, но сам материал был испещрен трещинами, в которых рос темный мох. Уже смелее, девочка привстала, чтобы огладить линию подбородка каменного бога, заглядывая под капюшон.

– Здравствуйте, господин Моракс, как приятно с Вами познакомиться. Премного благодарна, что Вы позволили поспать у Вас на коленях, но боюсь, мне пора. Но…

Алина громко засмеялась, однако эхо отскакивающего от гор голоса, не дало договорить ей фразу. Она почувствовала, как неприятно начала покрываться гусиной кожей и решила осмотреться вокруг, решив в итоге хотя бы походить, раз мозг предоставил ей такую замечательную возможность, как прогулка по Тейвату. Только статуя не была создана для спусков каких-то маленьких девочек, которые не умеют летать.

– Так, блять. Вы мне предлагаете сейчас прыгать? Чтобы, я нахрен, переломала свои ноги?

Она активно замотала головой и заметила ещё одну деталь, от которой зависла на некоторое время. Всюду были облака, среди которых гордо возвышались верхушки скал и протягивались черные ленты мостов. Такое количество облаков, скрывающих землю явно было ненормальным и вызывало смутное чувство тревоги.

И не зря.

Алина только сейчас вспомнила, что такой вид открывался в Заоблачном пределе, где её персонажи чересчур часто срывались вниз и умирали, несмотря на молитвы девушки и огромное количество еды.

Ее горло сжалось, а ноги начали трястись от панического страха.

Сейчас она чувствовала себя слишком маленькой посреди этого огромного пустого пространства, доступного только могущественным Адептам и богам.

Человеку не по силу подняться выше облаков, а она все же здесь, какова ирония! Видела бы ее сейчас матушка, как здесь, с трепещущим сердцем, даже не смотря на желание поскорее уйти с этого острова, который попирая гравитацию, летал, она все равно прыгнула выше головы.

Уйти с колен столь любимого ею Моракса, который все таки не мог её спустить на бренную землю.

– Да идите вы нахуй, - сердце бешено билось о ребра, стремясь улететь подальше от необъятной пустоты, которую теперь не получалось игнорить. И остатки веры в то, что это все сон, продолжали шептаться о полете и невозможности смерти. Только Алина не собиралась уходить с родных колен, не доверяя своему рассудку. Кровь била набатом в ушах, отдаваясь неприятным звоном в голове и слабостью в теле. Небо было слишком близко. Голубое, с солнечным диском на востоке, оно словно стремилось упасть на головы неверным.

– Прошу прощения, но как Вы там оказались, юная леди?

Удивлённо спрашивал кто-то снизу. И это был самый бархатный голос, который она только слышала. Казалось, что он укутывал ее одеялом, зажигая звёзды на темной ткани. Этим голосом было хорошо рассказывать длинные истории темными вечерами на кухне, когда глаза слипаются и ты едва не роняешь себя на стол. Хотелось радостно воскликнуть, когда удалось увидеть и владельца этого чудного голоса. Усевшись, девочка улыбнулась своему спасителю, счастливо говоря, что очень констатировало с ситуацией. Страха как не бывало.

– Я не знаю, но, кажется, я немного застряла, хаха… Не могли бы Вы мне помочь, пожалуйста?

Чжун Ли на миг замер, обдумывая что-то. Он нечитаемым взглядом уставился на Алину, которая почувствовала себя неуютно в своей домашней растянутой футболке с пивозавром.

Стоп.

Она поняла, почему чувствовала такой неприятный холод в области грудной клетки, вроде как прикрытой тканью. Ничем она не была прикрытой, стоя сейчас практически голышом, в неполностью снятых джинсах, перед гео, мать его, архонтом.

Она нервно дернулась, практически рефлекторно складывая руки на груди и панически смотря себе под ноги.

Минута панического страха, наполненного молчанием, которая показалась ��й вечностью, оборвалась так же резко, как и началась. Не успев моргнуть, Алина уже стояла на земле перед Чжун Ли, успев только запомнить осторожные прикосновения сильных рук к талии, тут же резко отпрянувших.

Он тактично отвернулся протягивая ей свой пиджак, и пока она пыталась натянуть джинсы и плотнее укутуться, в потрясающе пахнущую мужскую одежду, он аккуратно спросил:

– И, как же вы оказались в этом месте, дитя, в таком…кхм, наряде, вдали от дома?

Ещё и босая.

Черт возьми, как же стыдно. Прямо сейчас хотелось проснуться, только его пиджак забрать с собой. Так крышесносно пахнущий, боже, это вино и цветы? А говорилось, что он предпочитает духи для старух. Недур��ые такие вкусы у старух.

Уважаемый Моракс, вы блять самый невероятный мужчина на свете.

Словно прочитав ее мысли, Чжун Ли повернулся к ней, открыто уставившись на нее с вопросом. Алина ощущала ступнями мокрую от росы траву, переминаясь с одной ноги на другую и стараясь подогнать размеры рукавов под свои руки, однако джинсы решили ее не щадить, так и норовя спасть, чтобы обнажить острые коленки и белесые ожоги на бедрах. Тем не менее, она была восхищена подобной галантностью и не помедлила выразить это словесно. То, что она практически голая ничем не мешает ей восторгаться своим любимым персонажем.

– Спасибо, спасибо большое, что Вы спустили меня отсюда, а то я уже думала прыгать. И, Вы даже прикрыли глаза, когда меня спускали, я…правда очень ценю это, ты потрясающий. Господи, мой мозг решил меня поддержать в кои-то веки, раз поставил тебя здесь.

Чжун Ли слегка напрягся, но Алина не заметила этого, восторженной птичкой летая вокруг своего любимца и поя ему дифирамбы. Её песню прервал кашель и Алина замерла, с большими голубыми, практически синими глазами, в которых отражалось небо, смотря на Чжун Ли, похожая на фарфоровую куколку. Пушок на ногах встал, подсвеченный золотым солнцем. Приятное летнее тепло рассеивалось, сменяясь осенней прохладой. И Алина недовольно потряхивала ногами, стремясь избавиться от налипших комков земли, которые приносили дискомфорт, отвлекаясь от такой приятной иллюзии.

– Госпожа…извините, Вы не представились

Ее и без того огромные глаза расширились, что заставило Моракса неосознанно улыбнуться, однако его изумление было резко прервано потоком нервной брани:

- Ахуеть, сам гео архонт обращается ко мне на вы и «госпожа», ебанный ты в рот, кому скажи – никто не поверит.

Чжун Ли, брови которого шокированно взлетели вверх, оддернул ее слегка грубым и резким голосом:

- Я прошу прощения, однако откуда Вам известна информация об этом?

Опьяненная ощущением радости Алина решила, что такой шанс предоставляется раз в жизни, поэтому встав на носочки, бесцеремонно чмокнула его в губы, отпрянув так же быстро, как и припала к ним, и начала хлопать в ладоши, радостно смеясь. Чжун Ли зашелся не то шокированным, не то возмущенным кашлем.

- Боже, всю жизнь мечтала тебя поцеловать! До чего твои губы сладкие, боже, я однозначно умру счастливой! До чего удивительное нечто – человеческий мозг, вроде я сплю, но твои губы кажутся такими реальными и мягкими, - она горячо припала к его груди, сжимая его в своих маленьких руках, чем вызвала ещё один непонятный вздох с его стороны, однако отдернуть ее от себя он не успел, потому что почувствовал влагу на своей рубашке, - Так бы и стояла здесь с тобой всю жизнь, любуясь на твое прекрасное лицо и слушая твоя глубокий голос, - она ещё раз всхлипнула, и поцеловала его руку, приложив ее к своему лицу, слёзно глядя то в его глаза, то на восходящее солнце.

Она так и не поняла что заставило ее прекратить дрожать от утреннего холода: тепло его руки или утренние лучи?

Только почему он отошёл и смотрит на неё так странно? На расстоянии вытянутой руки, он был слишком далеко, что бы Алина возненавидела это пространство. В игре же он всегда был рядом, всегда под рукой. Сколько же скандалов он слышал, сколько захлебывающих истерик, сколько раз она смотрела на него и пыталась успокоиться. А теперь он же и отталкивает.

– Кхм, я извиняюсь, но где ваши родители, юная леди? Неужели они не научили Вас манерам?

Не с то брезгливостью, не то с отвращением Чжун Ли боролся с желанием оставить этого полуголого странного ребенка тут, чтобы больше такого не повторялось. Всего несколько минут знакомства, а его личное пространство исчезло, словно и не существовало его. Но блестящие от слез глаза пронзали сердце острыми стрелами, пробивая себе путь через толщу земли, что служила ему щитом. С родителями придется поговорить отдельно.

– И это говоришь мне ты? – сейчас в голубых глазах плескалось разочарование вперемешку с обидой и тихим гневом, слишком тихим, что бы его заметить. Алина возмущённо приподняла полы футболки, показывая свой торс. Глубокий космос разлился на молочной коже, туманностями очерчивая бока и мягкий живот. Красиво. Такая красота виднеется в красных полосах на запястьях, оставленных от оков, есть у глубокого безумного страха, что заставляет ломать себе кости и грызть кожу. Алина опустила футболку, до боли впившись ногтями в ладони, срывающимся голосом продолжая, - ты же у нас, блять, мистер всезнайка. Так объясни же мне где мои родители и какого черта они оставили мне это? Сука, даже во сне я не могу получить эту ебучую поддержку от любимого персонажа и спрашивается нахуя? Блять, уберу тебя из отряда нахуй и забуду, дёрнул же тебя черт сказать такую вот хуйню.

Кадык незаметно дернулся, когда свежий взгляд вновь прошёлся по фигуре незнакомки. Маленькие тонкие руки с кошачьими зажившими царапинами, треугольное лицо с несошедшей пухлостью детских лет, полные бедра, на которых, наверняка, было тоже самое, что и на рёбрах. Все это было атрибутами жертвы. И внутреннее чудище зарычало, вспоминая далёкие времена, когда люди приковывали к скале подобных ей девушек в обмен на защиту. Презрение к самому себе накатило с большей силой, мужчина не особо вслушивался в дребезжащий тонкий голос, душа в себе старого бога войны.

– Я…блядство, не научили, ебать меня манерам, родители. Ах, интересно, когда они должны были этим заняться, не подскажете ли…БЛЯТЬ!

Маленький остров на высоте более тысячи км над землёй, одна готовая разрыдаться девочка и трагедия готова. Пустота ласково разжала свои холодные лапы, ловя в объятия одну милую девочку, что не заметила за своими ругательствами как ступила за край. И она проснется? Вот так, обругав Чжун Ли и даже не извинившись перед ним? Ох, ей явно следует навестить его в чайнике и накормить до отвала, дабы загладить угрызения совести. Пустота напевает ей колыбельную свистом ветра в ушах и каплями облачной росы закрывает глаза, погружая в темноту рассвета.

Тяжёлое одеяло придавило к кровати, укрывая с головой. Жарко. Невыносимо жарко. Неужели включили отопление, в кои-то веки решив не ждать до декабря? Руки казались слабыми веточками, готовыми переломится от малейшего усилия и они только ударили одеяло, бессильно упав поверх. Как же жарко. Воздух мерцал, размывал границы предметов и словно вонял старостью. Всей этой древней историей, которая покрылась пылью с разрушенных городов и исчезнувших дорог. Эта эфемерная пыль забивалась в лёгкие, наполняла собою горло и Алина чувствовала, что вот-вот взорвется пылевым облаком. Сухой кашель нарушил сумрачную тишину. А вслед за ним строгий, мрачный как грозовые облака, голос.

– Проснулась?

Её голову осторожно приподняли и дали напиться теплой воды, отдающей этой же пылью.

– Ты упала с острова и потеряла сознание. Сейчас ты находишься у меня и могу ли я наконец поговорить с тобой?

Упала с острова? Это же было во сне. Яркая боль пронзила виски, заставив сморщиться. Упала, да, ещё и успела обматерить Властелина Камня, которого столь импульсивно поцеловала. Только какого черта она не проснулась?

– А…, – голос был жалкий. Слабый, неуверенный, вовсе не похожий на звуки. Призрак. Лишь отзвук мыслей, что не осмелились быть громкими, быть влекомыми молодостью и жаждой жизни. Слабый. Только на восковом лице ничего не отражалось, – Ты реален? Ты…о, боже, прости, пожалуйста за все…я даже не знаю как это назвать, я правда не хотела тебя так оскорблять.

Алина сжалась, закрываясь одеялом как щитом. Стыд залил лицо розовой краской, подкидывая ещё больше подробностей недавнего сна. Какая же она…тупая, блять, как же она не догадалась сразу? Вот на моменте, когда поцеловала его, а он вместо обычной улыбки, как отреагировал бы во сне, удивился. Блять.

– Дитя, ты не из этого мира, верно?

Он не трогал её импровизированный кокон, не делал никаких попыток растормошить и выудить ответы. Все же…Чжун Ли и правда замечательный. Даже несмотря на такую вопиющую грубость с её стороны, он так вежлив. Только она боится смотреть в его глаза.

– Я…кажется, что, да? Простите, пожалуйста, что так себя повела. Я думала, что нахожусь во сне и…

Алина подавилась лезущими рыданиями, задыхаясь от стыда и гнетущего молчания. Ей так не хочется вылезать из одея��а, разговаривать с реальным Чжун Ли, который разумеется не будет терпеть её заскоки и полное отсутствие какого-то такта. Боги, она ведь повела с ним как с вещью! Будет неудивительно, если он выкинет её из своего дома. Или из мира.

– Дитя, все в порядке, я не сержусь на проявление чувств. Я не причиню тебе вреда, обещаю.

Хотелось плакать от того, сколько же было участливости в этом голосе. И она расплакалась, постыдно, как ребенок, коим и являлась. Девочка кое-как выбралась из-под одеяла, подтягивая свою футболку ниже. И уселась, заплаканными глазами смотря на деревянный паркет. Держалась за саму себя как за якорь. Не утонуть бы.

– Не хочешь ли заключить контракт?

Полумрак комнаты вспыхнул, ударяя по чувствительным глазам. Алина по совиному заморгала, не понимающе глядя на вставшего мужчину, который что-то искал на полках. Перед появился лист бумаги с непонятными письменами и кисть. Девочка перевела взгляд на мужчину, не зная чего от неё ждут.

– Мне нужно твое имя, дитя. Напиши его.

– Ох, эм, я Алина…я могу написать на своем языке, да?

Чжун Ли мягко улыбнулся.

– Конечно, Алина.

Она не знала, что написано на этом листке бумаги, который сейчас определит всю её дальнейшее нахождение здесь. Как он сказал, там обговорены условия на которых она будет жить у него и получать все необходимое для комфортной жизни взамен на информацию о её родном мире. Это было…удобно. От неё ничего не требовалось, а сам гео архонт взялся за обеспечение её безопасности.

Вспоминая ремень и колючие мамины глаза, Алина не желала возвращаться назад. Здесь на неё не кричат, не желают заломать руки и испещрить кожу красными полосами, что жжением напоминают о себе в ванной. Чжун Ли простил ей поцелуй, брань и непрощённый комплименты. И он реален. Он реален. Могла ли она мечтать о большем? Разве это не является тем, о чем она так мечтала? Сбежать от матери далеко-далеко.

Здесь, в Тейвате, Алину не найдут.

– Хэй, Чжун Ли, давай пойдем за продуктами? У нас закончились томаты.

Алина крутилась вокруг него с довольной улыбкой, подставляя голову под руку, что убила немало существ. Она держала на поясе кошелек с морой, взяв на себя роль той части мозга, отвечающей за финансы. Чжун Ли не возражал против этого, особенно, когда Алина за чаем рассказывала особенности развития своего мира и слишком много болтала о игровом Тейвате, без стыда жалуясь на руинных охотников. Он задавал вопросы и она отвечала на них развернуто, перескакивая с темы на тему, пытаясь обхватить все.

– Дитя, оденься сначала. Ты не можешь пойти в своей старой одежде, понимаешь это?

Алина звонко рассмеялась и побежала в свою комнату переодеваться.

Тейват был красив. Куда красивее, чем в игре. Краски теплой осени были разбрызганы по Ли Юэ, напоминая картины искусных художников. Жёлтые гинкго, растущие возле написанных солнцем скал, заполнили её изнутри. Укрыли листьями израненную душу, спрятав от других.

Её родная серая Россия проигрывала в этом сравнении. Конечно, тоска щемила грудь и тогда она запиралась в ванной, горячей водой снимая боль брошенной души. И отнекивалась от всех вопросов, спрашивая в ответ: кому она там нужна?

Верно, никому. И Чжун Ли лишь мягко улыбался, обнимая её.

Ли Юэ было людским морем, где каждый был на своем месте. Люди текли по улицам волной, пересекаясь и болтая на своем языке. Чжун Ли теснее сжал маленькую ладонь, лавируя меж прохожих. Алина вертела головой, пытаясь разобрать посреди незнакомой ей речи знакомые слова. Может тогда она сможет вклиниться в разговор и поговорить с кем-то помимо Чжун Ли?

Он был начитанным и все такое, но ей хотелось поговорить ещё с кем-то. Узнать чем они живут и про что шутят. Поболтать с девушками, узнать про их проблемы и радости. Чжун Ли не мог заменить все многогранное общество, где каждый уникален.

Только нельзя вынуть свою руку из крепкой хватки, подойти к одинокой девушке, что рассматривала тыквы на прилавке и завести незатейливый разговор. Поскорее бы выучить язык. Это просто невыносимо – слышать так много людей и не понимать их.

Так печально. Она обязана поговорить с Чжун Ли об этом. А пока только ближе прижалась, думая, что они со стороны похожи на отца и дочь. Интересно, могут ли они считаться семьёй, если Чжун Ли исполняет обязанности отца? Наверное.

Ей хотелось назвать его отцом, остаться в теплых объятиях навсегда. Может, он тоже видит в ней дочь, иначе стал бы так заботиться о каком-то ребенке? За эти месяцы они вполне успели привязаться к друг другу. И ни разу не было никаких ссор, он не повышал на неё голоса. Только смотрел.

Дома всё пахло древностью. Книжные шкафы с старинными книгами, никому не нужная одежда в кладовой, желтоватые лампы с сияющими кристаллами – все это создавало странную атмосферу.

Музей.

Она словно в музее. Посетительница, зашедшая случайно посмотреть. И среди этих картин тушью, расписных ваз и непонятных ей вещей Алина переставала быть чужой. Старый дракон опустил голову на лапы, следя за ней пустыми глазами.

И среди сокровищ, собранных за года, было ощущение, что на неё саму наложили этот статус. Алина тряхнула волосами, избавляясь от неприятного червячка сомнения. Возможно, иногда Чжун Ли её напрягал, но все можно списать на то, что он живое существо. Не программный код с одной ярко выраженной чертой характера.

Конечно же, он будет вести себя по другому. Будет живым, с теплыми руками и тихим голосом. Внутри него спрятана вселенная. И это причиняет дискомфорт, когда она упоминает о его навыках как персонажа, рассказывает про него самого, но другого и видит его настоящего. Стыд охватывает тело пылким пламенем, вынуждая извиняться за обычное любопытство игрока.

– Блядство!

Алина выронила нож, рефлекторно зализывая рану. Помидор откатился, презрительно сияя гладкими боками, где не было ни одной царапины. Зато на молочной коже выступили округлые капельки алой жидкости. Алина выругалась ещё раз – на ней любые следы оставались надолго, и эта маленькая царапина грозила остаться на две недели точно.

Потрясающе, не зажили ещё старые раны, так она получает новые. Только и разницы, что «матушка» впервые оказалась не при чем.

– Алина? Ты поранилась, золотая, я же говорил быть аккуратнее с ножом.

Чжун Ли, к которому она пошла за мазью и утешением, взял раненую руку в свои, осторожно обводя края ровной раны. Без перчаток, его пальцы были жёсткими и холодными, как камень. Алина усмехнулась – его руки буквально из камня. Не то что её, с мягкой нежной кожей, которая травмируется слишком легко.

Она скривилась от ощущения склизкой мази, которая обволокла порез тонкой слизью. Это было непривычно, отличалось от обычного йода или перекиси водорода, коими она привыкла обрабатывать свои раны. Словно ей на руку напустили уйму лягушек.

– Дитя, что же ты так легко травмируешься, – вздыхает Чжун Ли, притягивая к себе девушку ближе, – Тебе стоит быть аккуратнее с ножами, твое тело ещё не оправилось от прошлых ранений.

Тактично не говорит о обширных гематомах, похожих на маленькие вселенные. Она и так понимает, что он имеет в виду. Хмурость исказила детское лицо, прибавив ему сходства с надутым хомячком. Чжун Ли приподнял уголки губ кверху, находя бесконечно забавным то, как Алина стремится забыть про свою прошлую жизнь.

Ей хотелось думать, что она всю жизнь жила здесь – в Тейвате, под боком древнего бога. Только этот космос на рёбрах все не таял, каждый раз напоминая о той суке, что посмела назвать себя матерью. Что своими руками разорвала нити, что связывали их, а потом валила с больной головы на здоровую.

– Я, что ли виновата, что у томатов такая скользкая кожура, – ворчит, ворочаясь в _слишком_ крепких объятиях. Сердце замирает от звука звёздного полога, раздающего в голосе мужчины, когда он смеётся. Чжун Ли самое лучшее обезболивающее и Алина готова драться за это. Она надувает щеки, игноря холодок пробежавший по коже, – Хэй, ты что смеёшься надо мной?

– Дитя, если хочешь кушать, мы можем пойти в ресторан. Тебе вовсе необязательно готовить.

И вот как ему объяснить, что ей некомфортно? Среди толпы, галдящей на своем, когда она различает только птичий щебет и стоны моря. В таких условиях невозможно обедать. Но Чжун Ли на все её просьбы научить языку только переводил разговор в иную степь, заставляя забыть о вопросе. И каждый раз сначала.

Это было неприятно. Алина не верит, что он просто забыл о такой важной детали, как обучение лиюйскому. Как может существо, помнящее о вкусах погибшего тысячи лет Яксы, забыть о её беспомощности в социализации?

– Это ты так намекаешь, что я дерьмово готовлю? Ладно, ладно, не буду больше осквернять твои вкусовые рецепторы, – прикрыла глаза, тяжело выдыхая, – Тогда чем мне заниматься? Или у тебя есть книги на русском?

В первые дни, когда контракт был подписан, ей было неловко. И было непонятно, что ей можно, а что нельзя. Вокруг было много предметов, чье назначение девочка из другого мира не знала, умея только предполагать из скудных обрывков информации. Чжун Ли с терпением объяснял ей все, не дожидаясь скомканных тихих вопросов, гладил по тонким белым волосам и не подгонял. Тогда она бы не осмелилась спросить про книги, предпочитая слушать как Чжун Ли читает ей вслух.

Рыться в библиотеке без его одобрения было неправильно. Боялась ли Алина наказания за свое своевольство или же не до конца привыкла к тому, что Чжун Ли позволяет ей свободно пользоваться своим личным пространством без единого упрека? Она не знала.

– На твоём языке?

Кивок.

– Есть, ты хочешь что-то почитать? Я отберу для тебя книги, которые ты сможешь прочесть.

Алина сглотнула, не понимая своих чувств. Сейчас был бы хороший момент задать вопрос, уточнить насчёт языка, но…что но? Она не знала, но чувствовала, что этот вопрос может стереть спокойную улыбку с его лица и ожесточить черты лица. Уткнулась в шею, думая, что она слишком ему доверяет. Робким голосом прошептала свои пожелания по книгам, впервые не желая чувствовать его ласки.

Чрезмерное доверие может обернуться трагедией.

Чжун Ли выполнил свое обещание, принеся в комнату сказки, романы из Снежной. Все, что могло ей понравиться. И разрешил пользоваться библиотекой в его отсутствие, понимая, насколько может быть скучно в его доме, где нет даже кошки.

Она бежит по лесной тропинке, устланной опавшими листьями, стремясь поймать ускользающие лучи солнца. Укороченная юбка трепышется от резких движений, напоминая поведение юрких бабочек. И приходится каждый раз напоминать себе не одергивать тонкую ткань вниз, не рвать её. Вострые коленки белые-белые, их солнце не целовало давно.

Интересно, нахуя они вообще пошли в лес, когда Алина говорила о пристани? На Чжун Ли смотреть в последнее время было тяжело, хотя в нем вообще ничего не поменялось. Все та же мягкая улыбка, все те же ласковые слова, только его пальцы держат слишком крепко. Немного и сломает кости.

Когда он начал напоминать ей мать? В какой момент времени она перестала по детски восторгаться им и слушать долгие монологи? Тогда, когда он отмел в сторону все её просьбы научить языку? Или же когда спокойным тоном предложил помочь ей одеться по утру, не видя в этом ничего такого?

Или когда оторвал её от общения с снежнянкой, которая заразительно улыбалась, светя щербинкой и рассказывала про далёкую родину, столь похожую на Россию. На Фатуи она не была похожа, её руки были тонкие и слабые. А голос дрожал от непролитых слез по всем убитым. Она не была Фатуи, мягкая и смешливая. Но Чжун Ли убеждал в обратном, снисходительно замечая, что Алина не осознает всей опасности мира.

Она сколько бы не пыталась высмотреть ту снежнянку в толпе, не видела её щербатой улыбки и вороных волос. Только камень повсюду. Он же был и на сердце, сдавливая, спрашивая – точно все хорошо? Может, Алина ошиблась, слепо падая в чужие «отеческие» объятия?

Бамбук реет на ветру, рассказывает истории, что слышал за все время существования. Он не ждёт человека, способного понять ветреный язык, говорит всегда сам с собой. Так тихо. Только её маленькое сердце стучит громко, нарушая священную тишину. И она хочет раствориться в этой тишине, скрыться среди мистической зелени. Исчезнуть. Удалось бы ей это?

Чжун Ли ловит её за секунду до падения. Камень выскочил из под ног, прячась в подстилке прелых листьев. Алина длинно выдыхает, пытаясь не дёргаться. Ей не нравится горячее дыхание на затылке. В голове сразу возникают сцены, как острые клыки впиваются ей в шею, не давая дёрнуться. Словно дикий зверь.

Дракон ведь и есть дикий зверь.

– Осторожнее, дитя, смотри под ноги.

Она хочет домой. Хочет, чтобы этот взгляд не касался её, не впивался клыками в шею, не пожирал. Не наблюдал безмолвно. Мерзотное ощущение обмана прилипло и сколько бы Алина не терла свою кожу, оно не смывалось. Где та снежнянка, поцеловавщая ей руки? Истаяла на солнце как первый снег?

– Ты затихла. Все хорошо? Мы можем пойти обратно, если хочешь.

В его голосе целая ночь, обрамленная царственными звёздами и бескрайней млечной дорогой. Прохладная, успокаивающая, прогоняющая прочь все проблемы. И ей хочется растаять, поддаться его теплым прикосновениям и доверчиво рассказать обо всем, что её волнует. Об его глазах, пугающих до дрожи в позвоночнике, о той снежнянке, с которой она так и не погуляла нормально, о доме.

Алина вскрикнула, когда земля резко ушла из под ног. Пыль и горький шоколад заполнили собой все пространство, не давая ветру прогнать их. Покоя не было. Ей хотелось разрыдаться, по детски, забиться в темный уголок и закрыть глаза. Не видеть этого мира, где каждый уголок пропитан чужой культурой.

– Я…не хочу обратно. Давай ещё немного погуляем? Хотя бы до реки, а потом мы вернёмся.

Она упрямо не хочет называть дом Чжун Ли своим домом. Это музей, где она лишь зрительница. И она надеется, что она правда зрительница, а не сокровище, спрятанное от чужих глаз.

С каждым днём ей все сложнее обращаться с Чжун Ли как в первые дни. Сейчас Алине хочется вернуться обратно и спрыгнуть вниз, с той статуи , не дожидаясь прихода никаких богов. Мужчина хмыкнул, по прежнему не опуская на землю, продолжая прерванную прогулку.

– И все же ты выглядишь обеспокоенной. Мы можем об этом поговорить?

Алина прикрыла глаза, показывая, что на разговор не настроена. Лишь ветер напевал приятную песню, едва касаясь бледных щек поцелуями. Журчала, перескакивая камни, вода. Так мирно. Идеальное место для одиночества.

– Если ты так хочешь, мы отложим этот разговор. Но я обязан узнать о том, что тебя беспокоит, иначе не смогу помочь. Мы заключили контракт, милое дитя.

Вот же черт. Алина надеялась, что он не заметил, как она напряглась. Это будет…сложный вечер для неё.

День завершился, настроение продолжило падать. И сейчас оно пробивало плинтус, если уже не добралось до ада. Алина угрюмо сидела на диване, поджав колени к груди и старательно делала вид, что Чжун Ли не существует. Он, к сожалению, существовал.

От этого хотелось ругаться. Он всеми силами стремился походить на заботливого отца, угождая всем её желаниям, кроме банального – общества других людей. Невыносимо видеть, как приятный образ разбивается об изоляцию, постоянный присмотр и контроль. Дома не было такого. Дома она хотя бы была уверена, что сможет уйти с наступлением совершеннолетия.

Здесь она ни в чем не уверена.

Кожу неприятно стягивало уличной пылью и потом, но Алина и не думала о ванне. Ей хотелось уткнуться носом в колени, притворяясь, что она у себя дома. И что отец опять равнодушно смотрит сквозь неё, пока мать несёт несусветную чушь. Она так хочет домой.

– Дитя, – диван просел немного под чужим весом, – ты не устала? Выглядишь совсем измотанно.

Она не подняла глаза, невнятно буркнув что-то под нос. Алина кожей чувствовала пылающее золото, прожигающее её до самой души. Ей бы остаться одной и переварить все это, а не…не вот это дерьмо, с которым она не знает как справляться и может только игнорить.

– Милая, никто ничего не поймет, если ты будешь говорить себе под нос. Или ты не желаешь говорить это мне?

Она не шевельнулась, когда её начали легонько гладить по спутанным светлым волосам. Словно испуганного котенка. Алина чувствовала себя в ловушке, куда сама себя и загнала, слепо доверяя всему яркому и красивому. Зверь прячет клыки, а шея непрерывно зудит от красочных картинок.

– Всё нормально, я просто устала. Мне просто нужно отдохнуть немного.

Тихо выдохнула, когда неимоверно тяжёлая рука убралась с её головы. Ей было неинтересно, о чем же думает Чжун Ли. Пожалуйста, просто дайте ей вернуться домой.

Просто дайте вернуться домой.

– Ты скучаешь по дому?

А, она сказала это вслух?

– Алина, – девочка сжалась. Чжун Ли редко называл её по имени, предпочитая ласковые прозвища. Настолько редко, что она отвыкла от своего имени. Его голос был мрачным, как налитые водой тучи и тяжёлым, прибивающим к земле, – тебя здесь кто-то обижает? Может, я сделал что-то, что тебя напугало? Твое тело все ещё хранит воспоминания.

Холодные пальцы коснулись бедра, на котором был поблекший космос. Алина стиснула зубы. Ей хотелось уйти, исчезнуть. Не дрожать под чужими непрошенными прикосновениями, не смея отпрянуть в сторону.

Чжун Ли не замечая дрожи, продолжал. Она хочет обратно. Там хотя бы все знакомо, там она хотя бы могла спрятаться в коконе вымышленных миров и лелеять мечты о заботе.

– Я…просто скучаю по дому. Я ничего не могу с этим поделать, мне так невыносимо хочется домой, но мне нравится тут. Правда нравится. Просто дома..

– Безопаснее? Разве? И что же ты упустила из своих рассказов о домашнем насилии, если сейчас хочешь домой?

Загрохотали тучи, сбившись с пути. Заволокли собою все небо, скрыв и луну, и звёзды. Мерно качнулась грудная клетка, скрывая маленькое сердце за ворохом надежд и сожалений.

– Тише, тише, милое дитя, не стоит прятаться. Я не причиню тебе вреда, никогда бы не подумал.

Сжавшись в крохотный комок сожалений Алина глотала слезы, умоляя кого-то просто вернуть её обратно. Она не выдерживает. Не выдерживает нежных прикосновений, не выдерживает бесконечной пыли, забивающей нос и горло. Ей так трудно дышать.

– Золотце, давай мы тебя умоем и ты немного успокоишься. Хорошо?

Воркующий мягкий голос вился над ухом. Она не вслушивалась, пытаясь унять свои всхлипы, жалкие мечущиеся мысли, что повторяют одно и тоже. Кричат, умоляют, и Алина не желает слышать ничего.

Горячая вода обнимает её как свое дитя, бережно снимая всю усталость дорог с неё. Алина удивлённо распахивает покрасневшие глаза, она не ожидала столь резкой смены обстановки. Чжун Ли сидел на краю ванны, сосредоточенно выбирая одну бутылочку из нескольких расставленных на полках.

Когда он успел набрать воду?

Пар поднимался, окутывая зыбкостью крохотную фигурку. Алина вытянула вперёд руки – очертания расплывались, словно она таяла. Медленно растворялась в горячей воде, как кусок мыла. Она медленно опустилась под воду, задержав дыхание. Сколько человек может продержаться без кислорода?

Через какое время резь в лёгких станет невыносимой и организм сам вынырнет, жадно глотая пар вместо сладкого воздуха?

– Выныривай, не заигрывайся надолго.

Чжун Ли мурлыкал под нос мелодию, расчесывая пальцами спутавшиеся пряди и смазывая их кондиционером. Плавными отточенными движениям втирал в кожу головы какой-то цветочный шампунь, словно она маленький ребенок, не способный сам о себе позаботиться. Алина смотрела в пустоту, пытаясь соединить все детали в одну картину, но ничего не выходило.

Вода журчала, стекая с концов. На языке привкус цветочной отдушки. На плечах тяжёлые руки, прижимающие к земле. В паре все расплывается и она совсем ничего не видит, но чувствует как её тело пожирают. Обгладывают позвонки, сжимают до материнских синяков ребра, снимают кожу и заглядывают внутрь, где настойчиво бьётся глупое жалкое сердце.

Это ненормально. Ненормально. НЕНОРМАЛЬНО.НЕНОРМАЛЬНОНЕНОРМАЛЬНОНЕНОРМАЛЬНО.

– Я…

Начала, а что дальше? Замокла, милая, испугавшись возможной реакции? Что скажет древнее существо, прожившее куда больше чем она смеет даже мечтать, на обвинение в нарушении норм морали и человеческих правил? В голове зреет бархатная ночь, окутывая мягко все мысли. Разве плоха забота, разве плох он сам?

– М?

Не надумывает ли она себе чего, травмированная и слабая?

Все картинки нормальных семей пролетают перед глазами, ослепляя взор. Считаются ли они семьёй, коль Алина чужая в этом мире? Может, она ошиблась и это совершенно нормальное поведение для взрослого мужчины, обеспечивающего подростку.

– Прости, я задумалась.

Подтянула колени к груди, пряча маленькие треугольники от чужих глаз. Сцепила руки в замок, нервно теребя заусенцы.

– Слушай, можно задать вопрос? Просто я волнуюсь и немного, совсем немного! Нервничаю. Я же считаюсь…твоей дочерью, да? Ну, в глазах других людей и…а ты тоже так считаешь, да?

Теплые струи стекали по спине мыльными потоками. Она продолжала смотреть в пустоту, мысленно ударяя себя за этот глупый вопрос. Господи, что она вообще спросила?

– Нет.

Нет. Это было ударом посреди ясного неба. Нет – значит, что все это отношение держится только на листке бумаги, который она даже не может прочесть.

Видимо, почуяв оглушение Алины, Чжун Ли массирующими движениями втер в кожу ароматное масло, успокаивающе продолжил.

– Ты имеешь иное значение, чем дочь. Поверь, я никогда не буду относиться к тебе как твои…родители. Я буду рядом, – Алина сжалась от холодных пальцев на задней стороне шеи, которые медленно растирали кожу, – тебе не о чем беспокоиться. Нас можно назвать семьёй, если ты хочешь услышать это.

Но она ему не дочь. Не удочеренное дитя, о котором пришлось взять заботу. Алина сглотнула, стараясь не дёргаться от мягких рук, обхватывающих все маленькое тело. Не дочь. Тогда объяснить поведение Чжун Ли становится ещё сложнее, оно тревогой отдается в костях. Трезвонит тихо, опасаясь пробудить мысль об ответе. Тихо-тихо, не стоит думать об этом много.

Успокойся. Дыши. Не задавай вопросы, потому что на них ты все равно не осмелишься. Голос слабый, тонет в мыльной воде. Она слишком труслива, чтобы уточнять ещё что-то.

Алина дрожит – после теплой, почти горячей ванны, воздух кажется сотканным из северных ветров. Стучит зубами, обхватывая худенькие плечи руками и переминается с ноги на ногу как маленькая птичка. То одну ногу выбросит вперёд, то вторую. Никакого покоя нет.

Теплое махровое полотенце укрывает её с головой, вбирая в себя весь холод, что успел накопиться в столь юном теле. Она жмется поближе к теплу, пытаясь успеть согреться прежде, чем её вновь потревожат далёкие ветра. Чжун Ли держит её как принцессу, окутывая всем своим существом. Алина слышит как ровно бьётся чужое сердце, отбивая четкий непоколебимый ритм. Она не знала, что у богов есть сердце, помимо Сердца Бога.

Дыхание спокойно, ничто не прерывает его. Руки цепкие, держат так крепко, что на рёбрах могут появиться новые синяки. Иногда Алина чувствует себя глиной – вмятины от чужих рук навечно остаются. Только тронь и она уже прогибается, стыдливо пряча глаза. Не в силах поднять голос.

Она и на мать голоса не поднимала. Знала, что ничем хорошим это не обернется.

На него голос поднять куда страшнее.

Алина быстро забирается под тяжёлое одеяло, прячась от золота глаз. Затхлый полумрак комнаты ничего не скрывает, только сильнее подчеркивает детали. И они светятся слишком ярко. Невыносимо, она не может уснуть, зная, что её жизнь под контролем.

Нечто важное было осквернено.

Настолько важное, что Алина кусает губы, тщетно пытаясь не расплакаться. Под каменными ладонями невозможно расслабиться. Все эти фанфики были так неправподобны. Чжун Ли совсем не походит на себя.

Был ли вообще оригинал, похожий на Чжун Ли из игры? Или она себе все напридумывала, обманувшись красивой картинкой, где все было так похоже на черты идеального отца.

– Ты всё ещё тревожна? Мне печально, что я не могу узнать, в чем же дело твоих тяжёлых мыслей. Почему ты дрожишь и прячешь слезы? Милая, что же не так?

Вьется змеёй вокруг. Блуждает по слабой маленькой фигуре, выискивая ответы. Нашел ли их, нет, она не знает. Только сжимается ещё больше в комочек нервозности, когда защитную броню в виде одеяла откидывают прочь, будто это ничего не значит.

Качают в объятиях, мурлыкая, – он правда мурчит, подобно коту, – и сердце унимается. Гигантский зверь не тронет её. Алина кладет голову на грудь, вслушиваясь в гулкое урчание и слабое удивление заменяет едкий страх.

– Ты похож на кота…

Устало произносит, окончательно сдаваясь сну. Очищенная, вкусно пахнущая мылом и свежестью, и ей трудно понять, как она могла так подумать о Чжун Ли. Если он до сих пор только и делал, что заботился о ней. Качал в объятиях, шептал ласковые слова, целовал в лоб. Успокаивал боль от ледяных ожогов, нанесенных «родными» руками.

Чжун Ли осторожно кладет девочку обратно, укрывая тяжёлым одеялом. Дыхание нормализовалось. Алина больше не дёргается от прикосновений, мысленно возвращаясь домой. Он видит, как она смотрит. Смотрит и страх отравляет её разум, пачкая едкими выделениями любые положительные эмоции. Ему совсем не нужно, чтобы маленькая гостья боялась его.

Пусть смеётся, ластится и кружится.

Пусть живёт здесь, в безопасности от настоящего мира.

Внутреннее чудище гулко зарокотало при виде кусочка молочной кожи, не защищённой тканью. Чжун Ли прикрыл глаза, отрываясь от своей спящей гостьи. Он сейчас едва ли сдерживает себя, чтобы не покрыть следами каждый лоскуток нежной кожи, подобно коту зализать все раны. И видимые, и невидимые глазу.

Чудище тянет лапы к сладкому сну, желая поглотить и заменить собой. Сняться ли ей по прежнему персонажи, ставшие живыми людьми из плоти и крови? Или она удовлетворилась только богом, устроившись на его коленях и звонким голосом рассказывая о детстве, людях, учебе и крошечных котятах.

Небесный взгляд устремлён вдаль, где его не существует. Она совсем ничего не понимает, пытаясь вновь возвратить границы, охраняющие её от других. Глупая, от кого теперь ей защищаться? Не нужно прятаться за семью замками, огрызаясь колкими словами и глотая слезы, утешая разбитую душу.

– Я всё понимаю, конечно, но тебе не кажется, что это уже слишком? Ладно, ванная, но что ты, – Алина неверяще вскидывает брови, позабыв обо всех своих страхах, – забыл в кровати? Тебе же не нужно спать или я чего-то не знаю?

Привстала на локтях, со сложными чувствами смотря на разлегшего поверх одеяла бога. Он, очевидно, не спал – глаза испускали золотистый свет, заменяя звёзды на далёком небе. Словно гигантский кот. Будь у него хвост, он бы точно лениво покачивал им, размышляя над чем-то.

В тусклом желтоватом свете ламп он казался ненастоящим; слепленным из воска. И впечатление усиливали немигающие глаза, застывшие на лице, точно два кусочка янтаря. Интересно, можно ли в них увязнуть, как те доисторические комары, похороненные в застывшей смоле?

Алина вздохнула, не дождавшись ответа. Вставать она не решалась. Сейчас, когда на улице наверняка пели птицы и ярко сияло солнце, это казалось преступлением. Показываться в самом уязвимом положении. Хотя вчера её это мало волновало, будем честны.

– Дитя, ты спишь так беспокойно. Тебя тревожат кошмары?

Склонил голову, с прежней успокаивающей улыбкой на устах. Прежнего покоя не чувствовалось. Перед ней дикий зверь, сверкающий расплавленным золотом глаз. Расслабленный, прекрасно осознающий свою силу. Алина нерешительно покачала головой, не отрывая взгляда от его улыбки и блеснувших в тусклом свете клыков.

В животе неприятно запорхали бабочки.

– Ты мне не доверяешь.

Не вопрос – утверждение. Спокойная констатация факта. Алина вздрогнула, когда её, укутанную в одеяло, обняли, придавив сверху. Тишина со стороны мужчины пугала.

– Знаешь, это довольно несправедливо. Я о тебе забочусь, позволяю жить в своем доме и в ответ получаю только страх и недоверие. Милая, чем я заслужил подобные чувства?

Устроился поудобнее, разместив Алину меж ног, прижав её к себе. Цепями, вдруг пришло сравнение. Могло ли быть, что он привязывает её к себе цепями, не давая сделать шаг вперёд и выпорхнуть. Может поэтому она не знает лиюэйский, пугливо прячась за Чжун Ли каждый раз, как они выходят погулять в город.

Алина промолчала. Сказать ей было нечего. Кроме того, что его недавние слова про то, что она ему не дочь пугают. До стиснутых зубов, до бьющегося об грудную клетку сердца, до холодных рук. Она ведь не глупая, знает, только сказать не может. Не вслух, а мысленно. Признать свое бессилие перед своим опекуном окончательно.

– Родная, – мурлычет, укладывая подбородок ей на макушку, – Тебя пугает внимание? Ты не привыкла к подобному и потому смотришь так испугано на ласку. Мне стоило быть осторожнее с этим, я не хочу, чтобы ты боялась любых прикосновений. Прости за это, хорошо?

В комнате душно. Она задыхается. В горло насыпали песка и он царапает, выжигает на стенках дыры. Невыносимо.

Ей не хочется быть здесь и видеть оживший образ персонажа, что когда-то заменял равнодушного отца с рыбьими глазами. Змеиные клыки иллюзорно впиваются в предплечье и горячий влажный язык давит на рану сильнее.

Алина дергается в сторону, когда понимает, что ощущение клыков на своей коже отнюдь не плод её воображения.

Нечто теплое пробежало вниз, очертив ключицы и размазав по коже её веру в этот мир.

Древний бог довольно мурлычет, уткнувшись ей в шею, она чувствует как едва дрожит грудь, рождая утробный звук. Подобно земле, готовящейся разверзнуть ворота в ад.

– Хэй…

Что вообще с голосом? Отчего он так дрожит?

Алина нервно сглатывает слюну, стараясь не шевелиться особо. Замерла статуей в его руках, смирно пережидая приступ голода. И надеется, что только её шея пострадает – психика не выдержит ещё больше и просто сломается.

Разлетится на тысячу осколков как стеклянный стакан. Не вытащишь из кожи вовек.

– Всё хорошо, тебе ни о чём беспокоиться, золотая моя, – мурлычет, по кошачьи зализывая укус, – Контракт предписывает заботиться о тебе и удовлетворять все твои потребности, но видимо, ты всё ещё не можешь поверить, что здесь ты любима.

Сжимает в своих объятиях, душит приторными словами.

– Забудь о своем старом доме и отдохни. Драгоценное мое дитя…Насколько же ты искалечена проживанием в семье, где никто никого не любит.

Алина задыхается. Панический страх сковал грудь железными тисками, сдавливая жестокими словами. Ошмёток яркой осени прилетел сюда рыжим солнцем и застыл, запечатлев уродливую картину бессилия ребенка перед взрослым.

Всхлипы продираются сквозь тяжелый страх, прошивая затхлый воздух комнаты иглами. Чжун Ли только способствует нарастающей истерике своим воркованием, сжимая в руках хрупкое тело, словно не оно треснуло по швам из-за когтей зверя на коже.

Она задыхается. Только тоненький скулёж доносится из горла. Алина сжимается в маленький комок, стремясь уйти совсем из этого мира, исчезнуть. Забыть, как сон, в котором она совсем не рада была оказаться.

– Всё будет хорошо, милая, всё будет хорошо. Тебе просто нужно выплеснуть все эмоции, что накопились за долгое время. Людям вредно сдерживать слезы, – покрывает поцелуями-укусами шею, в перерывах продолжая разговаривать. Алина не вслушивается, только едва дергается в сторону, когда клыки вновь протыкают тонкую кожу.

Постепенно скулёж превращается в сиплое тяжелое дыхание. Алина устало прикрывает глаза, отгораживаясь от всего происходящего темнотой и роняет голову на грудь, безвольно, как сломанная кукла.

Снаружи догорали последние звезды.

#yandere zhongli

8 notes · View notes