4-janedoe - Tumblr blog

4-janedoe · 2 years

Text

Здравствуй, Джейн. Сегодня сразу к делу.

Об Ассет.

Она была самой близкой моей подругой 16 лет.

Я долго уговаривала родителей купить собаку, матушка чаще всего сетовала на то, что прощаться с ней потом будет трудно, но в июне, когда мне было 9 лет, мы поехали на другой конец города и из трёх щенков сразу выбрали её, она была такой сладкой и славной. Домой она ехала у мамы запазухой, я пальцем гладила её маленькую мордочку и уговаривала себя поверить в это - в то, что теперь у меня есть собака.

По приезде мы поставили её в центре комнаты, она некоторое время не двигалась, я хотела погладить её, но она огрызнулась. Это было безобидно, но я сильно испугалась, и больше от того, насколько маленькой и хрупкой она выглядела, и я больше боялась ей навредить в тот момент. Потом я взяла подушку, положила её себе на колени, на подушку положила этот белый ушастый комок - она спала у меня на коленях несколько часов. Я не хотела шевелиться, чтобы не потревожить её сон. Я не шевелилась.

Через неделю она начала выходить из комнаты, в которую её привезли. Ещё через неделю она изучила всю квартиру. Мы играли с ней в прятки - она всегда меня находила и маленький чёрный хвостик заходился в плясе от радости. Она ездила в сумке у меня на руках на дачу, на даче бегала сама, находила ягоды, с удовольствием их жевала. Потом у неё встали уши. Она совсем выросла. Часто ездила со мной в путешествия - в горы с нашей семьёй, когда мне было 11, на море с моими подругами, когда нам было 15, каждый год на дачу Марка с моими друзьями, когда нам было по 20. Однажды, когда мы шли до дачи Марка мимо других домов и я отстегнула Ассет от поводка, она как и всегда шла немного впереди, потом останавливалась, пересчитывала каждого, проверяя, все от на месте, дожидалась, пока все пройдут, замыкала нашу колонну и шла недолго в хвосте, потом обгоняла, останавливалась, и так по кругу. И вот однажды, в один из таких разов, между домами мы встретили семью, дочка сидела на шее у отца, он грубо спросил ‘Это чья собака? Почему без намордника!’. Мы все остановились. Она французский бульдог. В те времена люди так и не придумали намордники для этой породы, Ассет он был не нужен - она не очень общительна с незнакомцами, но дружелюбна, если начать с ней общаться. Я уже было открыла рот, чтобы защищать её и себя, поводок был в моих руках, тот мужчина видел это. Но не успела я сказать и слова, когда Марк неестественным для него низким голосом сказал: ‘Наша, и что?’. И мы пошли дальше. Ассет всегда знала территорию Марка и никогда не заходила за её границы - она просто знала их и всё, никто из нас не учил её этому. Когда она уставала или замерзала на улице под вечер, она уходила в дом и зарывалась в наши рубашки и кофты, оставленные на том кресле ещё днём. Никто никогда не был против. Мои друзья любили её, играли с ней, общались. В долгих поездках забрали у меня поводок и ходили с ней, пока я на время брала их тяжёлые пакеты. Мой лучший друг Обри сидел с ней у костра на даче Марка - Ассет часто залезала к нему на колени и подолгу сидела, он обхватывал её за передние лапы, и я часто вспоминаю эту картину. Как хорошо всё было в этот момент, правильно и спокойно.

Иногда она болела, и я заботилась о ней, водила ко врачам, сидела на капельницах по несколько часов, платила по счетам не думая о том, сколько это стоит, давала лекарства, она выздоравливала. Брала её со мной почитать в парк. Делала много снимков. Продолжала ездить с ней на дачу, на набережную, в деревню на море, даже кататься с ней на катере.

Мы засыпали все эти годы в обнимку с Ассет, она тёплым тяжёлым комочком ложилась на ноги, когда ей становилось жарко, или просилась обнять её под одеялом, когда ей было холодно. Она находилась в любви и заботе, дарила любовь и заботу нам.

Потом появились Мистер Пёс и его брат Мистер Лис. Два хрупких пузырька, что были меньше её раза в два. Она воспитывала их, следила за ними.

Потом мы с Томасом переехали, я долго обнимала её, и всё что я могла - это плакать. Я боялась, что она подумает, будто я бросаю её, но это было не так. К тому моменту ей было около 15 лет, она начала болеть, я срывалась к ней по первому зову, водила к ветеринару, всегда оплачивала её счета в клинике, следила за ней, пока она полностью не поправится.

А потом, год назад, позвонила матушка, сказала, что Ассет совсем плоха. Я ехала к ней на такси и плакала, плакала, плакала, прощаясь. Она уже не соображала, не видела, была слаба и задние лапы заплетались в косичку. Я приехала и крепко её обняла, стараясь не плакать. Я всегда верила, что с ней всё будет в порядке, или что я сделаю всё, чтобы она была в порядке. И если моя семья увидит, что плачу я - ни у кого не останется надежды. Но, ей сделали курс капельниц, на которых она ненавидит сидеть, и ей стало лучше. В её 16 лет она была активной, весёлой, хорошо ела, в норме спала и бодрствовала. У нас появилось время. Но потом истекло и оно.

В конце января матушка снова начала говорить в телефонных звонках, что Ассет стало хуже. Она кричит по ночам человеческим голосом, трясётся, упирается в стены и батареи, залезает в узкие углы, и кричит кричит кричит. Я просила потерпеть несколько дней. Потерпеть Ассет, потерпеть маме - я получу деньги мы снова её прокапаем, и всё будет в порядке. Но я ошибалась.

Как только у меня появились деньги я сразу поехала к Ассет. Я думала, что из-за того, что было три месяца назад я была готова к тому, что увижу, но увидев её я поняла, что мучать её больше нельзя. Я обнимала её. Много. Худую, очень. На голове остались одни кости, и гладя её по голове, я буквально гладила её череп. И она кричала. Я велела матери собираться, и как можно быстрее. Закутала Ассет в её курточку и одеяло, положила в сумку, чтобы ей было хотя бы удобно, в такси у меня на коленях она покрикивала, я успокаивала её. В клинике нам даже ничего не пришлось говорить, нам не задавали вопросов, проводили за ширму с железным столом и системой, в ту, не мы раньше сидели на капельницах. Пришла какая-то врач, с той, что уже нас знала, сразу узнала, расстроилась об Ассет, что она в таком состоянии. И началось то, о чём я уже могу говорить без слёз и дрожания в голосе, но писать об этом мне сейчас тяжело.

Наш мозг устроен так, что когда он не хочет верить во что-то, ищет соломинки за которые можно цепляться, заключает ненастоящие сделки с судьбой, видя какие-то знаки, делая их аргументами. Я не хотела верить в то, что происходит, поэтому когда с первого раза им не удалось поставить Ассет укол со снотворным в заднюю лапу - я засомневалась, а нужно ли это делать вообще. Они попробовали в переднюю, но Ассет, как всегда, вырывалась и хотела уйти оттуда как можно быстрее. Мы с мамой заранее договорились, что Ассет будет держать она, я со скорбью выглядывала из-за спин мамы и врачей, пытаясь запомнить Ассет живой. В переднюю лапу тоже не получилось, я задумалась ещё сильнее. Все ушли звать хирурга, я снова обняла мою собаку, успокаивая, отпуская её. Пришла хирург. Та удивлённо спросила: ‘Вы будете присутствовать?’ Я с твёрдостью, которую вполне можно было ошибочно принять за грубость ответила: ‘Конечно, разве мы можем её оставить одну в такой момент?’. Не знаю, как так вышло, но теперь Ассет держала я. Она была удивительно сильной, для её веса и общего состояния, кричала, вырывалась. Врач взяла её за одну лапу, и тут произошло то, чему я, вероятно, придаю слишком большое значение - Ассет передвинула лапу, и положила её на руку врача, как бы останавливая. Та ласково ответила: ‘ну же, красота, моя.’ Красота была очень горячей и сильно тряслась. Возможно, от боли, или от стресса, или у неё был озноб, или всё вместе. Я прижималась к ней всем телом, держа крепко за передние лапы, как держал её Обри. Говорила в её горячую голову ‘будет не больно. скоро будет не больно. чуть-чуть потерпи, обещаю, скоро будет не больно.’ Потом она резко обмякла, стало так тихо. Подействовал наркоз, мне сказали держать голову, я бережно положила её на стол. Мы с мамой подошли к ней и обе даже не видели, как ей сделали второй, останавливающий сердце укол. / looking to closely / Потом послушали сердце, констатировали по-врачебному: ‘сердцебиения нет’. Я плакала уже сильно, навзрыд, гладила её, целовала, и всё говорила ‘вот так, больше не больно. больше не больно, моя хорошая, больше не больно’. Врачи деликатно ушли, в какой-то момент просто случайно стало заметно, что вокруг больше никого нет. Мы закрыли ей глаза. Уши стали бледно-розовыми и начали остывать. Я всё не могла заставить себя отойти от неё, и спрашивала ‘как тебя здесь оставить? Как я могу тебя здесь оставить?’. Но мы сразу решили, что оставим её там, и нужно было уйти до того, как она начнёт остывать. Мы оставили её там. На одеяле, в котором она приехала. Я знала, что ей уже никак, но не хотела, чтобы ей было твёрдо и холодно. Может это были извинения, а может последний шанс позаботиться о ней. Так или иначе - мы оставили её там. Ушли, задёрнув шторку. Расплатились. Было достаточно много народу, все из них понимали, что произошло, соболезнующе провожая нас взглядами. Я ехала домой с пустой сумкой на коленях, в ней лежала курточка Ассет. Дома мы поплакали ещё немного. По телевизору транслировали открытие Олимпиады в Токио. Был вечер 4 февраля.

Затем я поехала в нашу с Томасом квартиру, зажимая в кулаке курточку Ассет. Он вытащил её из моей руки, глядя мне в глаза и понимающе кивая. Спросил, зачем я её забрала. Я не могла не забрать.

Я думала о том, как пусто было в доме родителей без Ассет, что в этом месте и в моём сердце есть её уголки - я знала где она и что делает, как лежит и что будет делать. А пару лет назад я подавала заявку на волонтёрство на этой Олимпиаде в Токио, была счастлива, когда прошла все этапы отбора, но не смогла прилететь на обучение. Теперь я рада, что была с Ассет в её последние минуты. Она заснула у меня на руках, снова, как в первый день нашего знакомства. Он продлился 16 лет, полных удивительной любви и дружбы двух видов живых существ, позволившим когда давно приручить друг друга.

Я скучаю по ней.

Я люблю её.

И я знала, что это неизбежно. И она прожила долгую, счастливую, полную приключений и любви жизнь. Сейчас, благодаря ей такую жизнь живут Мистер Пёс и Мистер Лис. Они - живое напоминание об Ассет, о том, что как бы тяжело иногда не было - мы всё сделали правильно. И каждый раз глядя на её тату на моём запястье, я знаю, что она так же любит меня. Её нет в живых, но любить меня она не перестала.

Как и я её.

0 notes

4-janedoe · 2 years

Text

Здравствуй, Джейн!

/Post Malone - Psycho/Я снова угодила в неприятности, ничего нового. Я играла в волейбол в прошлое воскресенье и в середине тренировки приняла атаку от мальчика прямо на лицо. Не знаю, как так вышло, было очень неприятно. Но я ни о чём не жалею - да, было больно, но я не упала, не потеряла сознание, и даже не плакала, хотя очень хотелось, и у меня и так лилось из глаз и носа, потому что удар сложил мой нос и лицо в целом куда-то на левый бок. Скорая мне не потребовалась, зато я блевала в туалете новой арены, отстроенной для местной волейбольной команды. Это тоже своего рода успех, если смотреть на ситуацию оптимистично. Сразу написала знакомому хирургу, который вырезал мне аппендицит, он сразу ответил, велел ехать к нейрохируру, сам в этот день он не дежурил. Мальчик, что вколотил мяч в моё лицо выглядел очень виноватым, но на удачу оказался за рулём - он и отвёз меня в до боли (в прямом смысле) знакомый приёмник, где меня встретили все уже знакомые мне хирурги, что и 31 марта, все, кроме ��оего хирурга. Но он бы мне ни чем не помог - меня осматривал нейрохирург. Поставил растяжение связок шеи, рекомендовал таблетки, мази, воротник Шанца и визит к травматологу по месту жительства. Второй, кстати, уверенно поставил мне сотрясение мозга и отправил восвояси. В то воскресенье Томас и его друг Люк забрали меня там, где на метро мой маршрут был окончен. От приёмника больницы до ближайшей станции я приняла решение идти пешком, боялась, что в транспорте меня может снова затошнить. Я хорошо знаю мой город и мой район, но в тот вечер они казались мне лишь знакомыми, как из полузабытого сна. Кратковременная память тоже пострадала, и я забывала простейшие вещи, и это меня действительно напугало./ Redbone / Я шла тогда почти по центру города, одна, с сотрясением мозга и мушками перед глазами. Вечер был тёплым и солнечным, играла моя любимая музыка, которая подходила этому вечеру. Да, у меня сотрясение мозга. Меня грела мысль и воспоминания о том, как ко мне отнеслись в больнице. Хирурги видели во мне волейболистку и инженера. Видели ту, кем я бы так хотела быть.

Как дела с Кайлом?

Ты напортачила, моя милая Джейн. Но ведь это то, за чем ты пришла к нему в тот день, верно? Вы не остановились вовремя. И вы оба этого хотели. Не вини только себя, Кайл виноват тоже, и он это понимает. Вы исследовали грань, нашли её и не преступили. Но как бы ты хотела…

И всё же, Марс? Ещё некто Третий? Ты снова не сказала о нём Кайлу, утаила и то, что тебя беспокоит Эллен, хотя она не должна беспокоить тебя ни на йоту. Возможно, ты права, скрывая это от него, ведь это действительно глупо, и если это так - Кайл будет прав - вы разрушите ВСЁ. Я знаю, должно быть, вы утешаете друг друга тем, что рано или поздно это случилось бы так или иначе, и что вы обошлись малой кровью, позволив этому напряжению вас покинуть, но покинуло ли оно вас? Вы приняли решение двигаться назад, но вы ли, не Кайл? Ты соглашалась на это с радостью или стиснув зубы, потому что должна? Не станете ли вы вновь и вновь возвращаться туда, потому что ты бы этого хотела? И он бы этого хотел тоже, он ведь сказал тебе: ‘Хотя это плохо мне нравится’.

— — — — — — Т Р И П — — — — — —

Ты готова к этому изнурительному рабству лжи, секретов и недомолвок за спиной? Рабству позора и боли причинённой? Ты должна прекратить, должна перестать вспоминать /perfect blue/ его руки на бёдрах. Сильные и не грубые. Как осторожен он был, опасаясь не преступить черту, прикоснувшись слишком интимно. И то, что он её не нарушил. Думаю, это был удивительный опыт, но перестань. Хватит думать. И о том, что он думает - тоже. Он твой друг? Пусть им и останется. Пока ещё может быть другом, с котором то ‘что-то есть’ оставалось таким же неуловимо лёгким и приятным, чистым, безобидным. Он прав - вам нужно вернуться назад.

Друзья.

Я хотела с тобой поделиться этой радостью.

Днерожденные вечеринки.

За пару недель до дня рождения Гвен, а потом и Марка я подумала о них и нашла их такими удивительно прекрасными. То есть, мы на ходим в своей жизни определенное количество людей, и выделяем целый день на то, чтобы провести его со всеми вместе. С годами, если у вас есть компания, и замечаете, что отмечаете их уже много-много раз вместе, и это так мило. Вообще я думаю, что дружба - это удивительное явление для такого кровожадного вида как мы. Они ведь вторая семья, только не кровная. Семья, которую не выбирали, она просто случилась. Мы ведь действительно не выбирали, а просто случились в жизни друг друга, на 10 лет. 10 прекрасных лет молодости, красоты, возможностей. Мы проводим эту жизнь вместе. Это так потрясающе. Меня удивляет наличие в моей жизни друзей, такого большого количества и стольких лет. Я очень люблю каждого из них.

Просто захотелось поделиться этой радостью. Я редко говорю с тобой о них. И мы редко видимся. Мы резко выросли. Мы всё ещё молоды, но уже взрослые. Скоро наши черты лица начнут меняться, у кого-то уже появились семьи, мы будем больше взрослеть - мы будем стареть. И я скучаю по ним. И днерожденные вечеринки - это круто. Я люблю каждую, что мне довелось посетить в этом году.

Вчера вечером было июльское суперлуние, мы с Томасом ходили в поля с телескопом смотреть огромный лунный диск. Точку нашли очень быстро, настроились тоже быстро. Было так хорошо видно все её моря и кратеры, даже лучевую систему, представляешь? Это было потрясающе. Я бы так хотела оказаться на луне. Она как вынужденный молчаливый зритель, терпеливо нависает над головами. И звёзды тоже. Ночь была ясная, морозная, свежая. Пахла полевыми цветами и мокрой травой. Была очень красивой, как та ночь в день рождения Ассет… Помнишь, ты рассказывала?

Уже полтретьего ночи, Джейн. Я начала тебе писать в 11. Вспоминала сегодня, что обещала рассказать про Ассет, а сейчас как раз освободилось время. Я расскажу в ближайшие дни, постараюсь.

Доброй ночи, Джейн.

0 notes

4-janedoe · 2 years

Text

Здравствуй, Джейн!

Очень хочу с тобой поговорить! Меня разрывает от сожаления и внутреннего противоречия.

Я сколько себя помню в осознанном возрасте всегда интересовалась естественными науками. По причинам мне понятным меня буквально жжёт безотлагательное желание пойти в мед. К сожалению, я уже не в 11 и даже не 9 классе, время было упущено навсегда. Мед, как спорт высоких достижений - понимаешь, что хочешь этого к четверти века, а начинать надо было больше 10 лет назад. И вот больше месяца я извожу себя попытками усидеть на двух стульях - получить среднее медицинское образование, не потерять высшее получаемое, остаться на работе. Думаю, это под силу только всезнайке Грейнджер и то с помощью маховика времени.

Ради ЭТОЙ мечты нужно либо потерпеть два года, либо… самой подготовиться на сколько это возможно, перевестись из моего ВУЗа в мед, уволиться с работы, оставить нашу съемную квартиру и буквально жить в больнице 2 года и 10 месяцев. Я так долго строила то, что имею сейчас,начала принимать и любить всё то, что со мной происходит, и вот - идея фикс, сдвиг по фазе, срыв покровов. И всё ещё хочу находить время для чтения книг, рисунков (анатомических в основном), долгих прогулок с Мистером Псом. Я должна принять решение или пойти на сделку с совестью. Мне будет сложно. Будто я стою на краю обрыва, будто я должна проследовать в неизвед…

Ты всё ещё влюблена, милая Джейн? Он успокаивает тебя, я знаю. Ты успокаиваешь себя им. Убегаешь к нему в твоих мыслях, закрываешь глаза, делаешь вдох. Вы коснулись руками. Выдох. Ловишь его пристальный взгляд. Вдох. Не отпускаешь его глаза. Выдох. Вот так. Вот так, Джейн, успокаивайся. Вдох. Вы улыбаетесь друг другу. Выдох.

Тебя это успокаивает. Он не звонит и не пишет больше, ты не ожидаешь, но ждёшь, тебе достаточно того, что есть в твоей голове. Витаешь ли ты снова в облаках, даже читая моё письмо? Пробуешь ли его имя на вкус? Надеюсь, что да. Но, Джейн, ты умна, я знаю. Мы с тобой знаем, что б��льшего ты не хочешь. Ты так чиста, словно та самая леди из тех самых английских романов. Скоро ты отвернёшься от этого чувства, перестанешь нуждаться в нём, и будешь в порядке, как и сейчас. А пока наслаждайся, пожалуйста, хорошо? Столько, сколько сможешь.

Джейн, спасибо, что разделила мои терзания. Выбор мне больше не кажется таким сложным.

0 notes

4-janedoe · 2 years

Text

Здравствуй, Джейн.

Общалась с твоим другом на днях, Кайл говорит вы отлично проводите время вместе, я за тебя очень рада. Он сказал, что последние пару недель вы часто торчите обдолбанными в его общаге после занятий, как когда были в старшей школе. Едите, болтаете, смеётесь, по-долгу смотрите друг другу в глаза, слушая музыку. Он выглядит так, будто ему нравится проводить с тобой время.

Ты не рассказывала ему о Марсе, не так ли? Что на днях снова сбежала к нему, и хотя Кайлу ты можешь доверять, говорить всё, что хочешь, всё что угодно, но Марса ты от него прячешь, почему? Ты сказала о нём только мне, я это ценю и догадываюсь, почему ты хранишь эти секреты. Кайл джентельмен, он завораживает тебя своими плавными, спокойными, но сильными и уверенными движениями, ты очень женственна рядом с ним, чувствуешь заботу, и, думаю, ты могла запутаться. Но всё будет в порядке, ведь Марс лишь тёплое воспоминание, призрак прошлого, не более, ведь вы не общаетесь? Вы буквально далеки, как Марс и Земля друг от друга.

А Кайл приглашает тебя к нему после твоей лекции по анатомии, ты зовёшь его гулять, как он освободится с занятия по программной инженерии. У вас схожие интересы и взгляды, ты находишь его симпатичным, забавным и милым, он уделяет тебе внимание, ты ждёшь и хочешь этого, и получаешь его. Думаешь ли о Марсе, когда ты с Кайлом? Думаешь ли о Кайле, когда его нет рядом? Хочешь ли ты, чтобы он был здесь?

Ты чувствуешь это? Ведь ты должна. Бог мой, ты уже знаешь. Что начала нервничать и нарочно делать вид, что пишешь ему как бы между прочим, но ты нервничаешь. Волнуешься, получая уведомление от него. Стала выбирать слова в переписке, чаще говорить ему что-то доброе и приятное, ищешь прикосновений и не избегаешь их. У тебя огромное сердце. Ведь ты снова влюбилась, Джейн. Помнишь, что случилось в тот раз? Ты вернулась домой одна, и выключила свет, уходя из коридора и сняв верхнюю одежду. Ты думала, что оставила свет в комнате, но ударилась о тьму, развернувшись к коридору лицом. А потом, стоя там в одиночестве, что ты почувствовала? Ты помнишь что ты почувствовала, Джейн? Будто Кайл стоял за твоим плечом. Не слишком близко, но и не далеко. Ты даже медленно развернулась, надеясь его увидеть. Ты знала, что в этой густой темноте никого не было, но ты этого хотела.

Прошедшая неделя меня измотала, ты знаешь? Я практически не виделась с Томасом - мы работаем в разное время, но и помимо работы у каждого из нас было слишком много дел. Я считаю, что такие моменты хороши для длительных отношений - мы находим новые впечатления и эмоции, продолжаем развиваться, нам есть чем делиться. И таким естественным оказалось моё частое одиночество на этой деле - мне его не хватало, даже хочется побыть одной ещё немного.

Неделю на работе завершила тем, что начала работать самостоятельно, мне дали прорепетировать перед понедельником. Гвен отличный человек и хорошая подруга, но наставник из неё из рук вон, и я рада, что больше не придётся лицемерить и проглатывать моё недовольство - больше она не мной наставник, и мы наконец можем стать подругами. Более того, наши графики больше не будут совпадать так часто, и я смогу сходить на обед в одиночестве и немного отдохнуть от гудящих голосов коллег в течение девяти часов в день.

В пятницу работать самой было страшно, но я горжусь собой, и наверное даже могу сказать, что справилась хорошо. Я выполнила 4 дела из 6, и пару ��аз застывала в ступоре, не зная что делать. Но я просила себя делать хоть что-то. И справлялась. Надеюсь, что в любой другой ситуации в моей жизни я найду в себе силы не опускать руки, ведь пару раз мне удавалось самой справляться с трудностями. Тот день был тяжёлым, нервным, изнурительным, но хорошим.

Совсем забыла сказать, Джейн, не так давно я купила себе телескоп. Можешь меня поздравить. Месяц назад, или вроде того. Расстроена лишь тем, что смогла проводить из него наблюдения лишь несколько ночей - потом Луна ушла из поля зрения с Земли, к нам пришёл дождевой фронт, телескоп уже давно послушно стоит на балконе, ожидая своего часа.

Совсем недавно у нас была потрясающая гроза. Молнии били близко - прямо в поля через дорогу от наших с Томасом окон. Ничего не мешает обзору, и мне удалось сделать снимок молний просто поражающий взор. Гром гремел низко на столько, что пару раз я инстинктивно пригнулась и закрыла голову. Так я узнала, что с рефлексами у меня всё в порядке. Мы смотрели грозу как из первого ряда, когда об окна начал биться град. За окном не было видно ничего, кроме белой пелены воды и льда, подсвеченной иногда вспышками молний. Было очень красиво.

А ещё, на прошлой неделе я узнала, что снова буду играть в волейболы, представляешь? И я очень надеюсь попасть в команду. Мы будем играть каждое в воскресенье на новой волейбольной площадке, которую не так давно построили для волейбольной команды нашего города. Мы будем туда попадать по пропускам и паспортам и это создаёт мнимое но приятное чувство, будто мы будем там играть с ними. Это перехватывает мне дыхание, когда я вспоминаю, что до первой тренировки осталось меньше суток. Я вгрызусь в них и сделаю всё возможное, чтобы не пропустить ни одной и попасть в команду. Я снова могу вернуться к любимому занятию, от которого была вынуждена отказаться несколько лет назад. Всё это время я сожалела об этом и ненавидела себя за это решение. Теперь у меня есть шанс.

Я помню, Джейн, что давно обещаю тебе рассказать об Ассет, и чем дольше я тяну, тем больше подробностей покидают мою память об этом событии. Но я хочу помнить, хочу помнить всё, ведь это Ассет. Я должна рассказать тебе и я это сделаю. Я найду в себе силы, будь уверена, хорошо?

2 notes · View notes

4-janedoe · 2 years

Text

Здравствуй, Джейн.

Письмо сегодня будет коротким, лишь хотела поделиться счастливым вечером.

Закончился холодный и солнечный рабочий понедельник, я работала под любимую музыку, параллельно изучала курс по программированию, училась слепому набору текста, пила вкусный чай с саган-дали из любимой термокружки, которую мне подарил Томас на последний новый год, возвращалась с дежурства на такси, вкусно поужинала блюдами Томаса, и закончила этот день на балконе, в моей обсерватории, потягивая индику из нового бонга, наблюдая в телескоп море спокойствия и море изобилия.

Сейчас на балконе не только обсерватория, но и центр управления полётами.

Доброй ночи, Джейн!

0 notes

4-janedoe · 2 years

Text

Здравствуй, Джейн.

Прости, что так часто пропадаю. Я очень стараюсь открыться тебе, и мне очень сложно, но я стараюсь научиться обличать чувства в слова и донести их до тебя. Я каждый день помню о том, что должна тебе написать, и с каждым разом мне становится легче. Также мне требуется время, чтобы рассказать тебе всё, что было в больнице и после. Сейчас я уже в порядке, можешь за меня не переживать. Но я очень переживаю за тебя.

Ты снова влюбилась, не так ли? Бедняжка. Мне очень жаль, что ты не можешь поделиться этим ни с кем, кроме меня, и эмоции захлёстывают, тебе сложно молчать. Я тебя понимаю, и хорошо помню это чувство - оно прекрасно на столько, на сколько болезненно, его природа удивительна. Тебе кажется, что вас физически притягивает как магнитом друг к другу, вы максимально близко, насколько может позволить уровень знакомства, ваши руки непринуждённо близки, вы не отрывается взгляда от ваших глаз, не замечаете помех, если они есть. Ведёте диалог на касаниях рук и взглядов, речь вам нужна только чтобы замаскировать электрический воздух вокруг вас. Кажется, что это игра, в которую вы оба знаете, что играете, и она вам нравится. Вы ещё недостаточно близки и его образ в твоей голове… безупречен. Ты, верно, глупо улыбаешься, вспоминая встречи, а вспоминаешь ты их постоянно, крутишь в голове, как любимый трек на репите. И все песни стали про вас. Начинаешь молить бога или вселенную о ещё одном шансе провести хоть секунду с ним, даже просто пересечься, поздороваться, но тебе маломаломало.

Чувствуешь ли ты, что совершаешь плохой поступок убегая к нему у себя в голове на занятиях, на работе, за готовкой или в минуты одиночества? Или ты чувствуешь эйфорию, но боишься совершить шаг навстречу неизвестному? Хочешь ли ты снова рассказывать всю свою жизнь и объяснять поступки, знакомясь? Увидеть, как он одевается зимой? Хочешь сбежать от своих мыслей, или бежать к нему в них? Или оставить всё как есть, превращая переписку в мессенджере в эмоциональные качели, неделями ожидая сообщения и искренне радоваться, что о он о тебе думает, помнит, знает, и находит время связаться с тобой?

Я так завидую тебе, моя милая Джейн. Молодость должна быть такой - пусть тебе перехватывает дыхание от мужчин, которыми ты восхищаешься, пусть они дают тебе ответ. Играй в эту игру. Она эфемерна, но так сладка. Она нематериальна, но ты её чувствуешь, вот здесь, в приподнятых уголках твоих губ. Ты так прекрасна, когда влюблена, Джейн.

Я помню это чувство, и часто вспоминаю. И ты будешь. Тебе понравится, обещаю.

А теперь засыпай, моя милая Джейн.

0 notes

4-janedoe · 2 years

Text

III. Н Е И З В Е Д А Н Н О Е

Перед глазами плыли какие-то картинки на чёрном фоне, я смотрела сны, но не такие, какие вижу обычно - от первого лица и они настолько реалистичны, что я понимаю, что это сон, только когда просыпаюсь. Здесь же - будто диафильм на чёрном экране с простой анимацией.

Проснулась быстро - просто открыла глаза, сразу в сознании. Поняла, что не видела там Ассет. Расстроилась.

‘Просыпайся.’

Потёрла глаза, сказала, что очень хочу спать. Я действительно будто очень крепко спала. Сказала, что видела сны. Женский голос ласково вопросил: ‘Правда? Что снилось?’. Но я уже не могла вспомнить и так и ответила. Сказала, что очень сильно болит живот. ‘Ну а как же, конечно, в тебе руками копались.’ Кто-то отнял мою руку от лица прямо за запястье с тату об Ассет, мужской голос спрашивал: ‘А кто это?’, ‘Сколько ей лет?’, ‘Как её зовут?’. Я всё ещё не могла полностью открыть глаза и головой следовала за звуком подобно змее и растягивала звуки отходя ото сна. Я запомнила послеоперационную большим светлым пятном, но по-моему в ней уже было совсем мало людей, на мне уже не было никаких трубок, стол и подход к нему были свободными. Сказала, что горло болит. Попросила воды. ‘Тебе сейчас нельзя ещё часа полтора, а то вырвет.’ Мне велели перелезать на каталку самой:

- Вы чё!? - я была уверена, что а) так делать не стоит; б) это выше моих сил. Живот горел в геенне огненной.

- Давай. Чем больше себя жалеешь - тем больше будет болеть. - Звучало как охрененный мотивационный слоган и я повелась. Стонала и кряхтела, но перелезла. Яркая операционная осталась позади - меня везли по тёмному коридору, лицом ко мне шёл молодой санитар. Я спрашивала: ‘Был ли аппендицит по итогу? Операция прошла успешно? Сколько она шла?’, он на всё отвечал: ‘я не знаю’. Ехали совсем недолго, будто в соседнюю дверь, каталка остановилась. Мне показалось, что я в коридоре, потом поняла, что это очень большая палата. В одном её крыле светили лампы холодного света. Сразу пришли две медсестры, что-то вкололи в катетер, и в другую руку. Сестра ругалась, что попала куда-то не туда, начала стирать с локтя кровь спиртовой салфеткой. Ничего этого я не чувствовала. Видела, что меня заботливо укрыли простынёй. Показали, что принесли мои вещи - Гринго успел привезти и передать рюкзак со всем необходим на первое время: пижаму, тёплую кофту и книгу. Вещи оставили у головы, я забрала только телефон, попросила их убрать с постели, сёстры ушли. Потом пришла ещё одна сестра, поставила укол обезболивающего в бедро - другую часть тела я не могла предложить по очевидным причинам. Попыталась поднять голову, чтобы посмотреть на живот - не получилось. Больше попыток не предпринимала. Сёстры ушли, погасили за собой свет.

Сразу всем написала, что жива. Матушкин выдох облегчения услышала будто на расстоянии, Томас ещё даже не успел вернуться домой отдав мне передачку. Торчала в телефоне минут 30, обрадовалась, что всё это время мне было жарко - значит не замёрзну ночью.

Но я замёрзла.

Долго пыталась найти своими силами рюкзак - двигаться ближе к краю койки было очень больно, спустя несколько неудачных попыток я смогла немного свесить голову с койки и пошарить руками везде, до куда могла дотянуться. Рюкзака с носками нигде не было. В ногах на койке висело одеяло, я подумала, вот он, шанс! Подхвачу одеяло пальцами левой ноги, подтяну к рукам, а там дело за малым. Я часто беру какие-то вещи пальцами на ногах и в этот раз оценила шансы и поверила в успех. Но одеяло соскользнуло на пол. Я пала духом. Из двух вариантов согреться не осталось ни одного. Пришлось просить о помощи из вне. ‘Есть кто ходячий? Пожалуйста, помогите.’ Мне ответила тишина. Снова: ‘Есть кто ходячий? Помогите, пожалуйста.’ Говорить даже шёпотом было трудно, громче я бы не смогла, даже если бы захотела. С другого конца палаты подошла девушка, спросила, что мне нужно, я попросила подать рюкзак. Он оказался с другой стороны, не там, где я его искала. Оказывается, сёстры поставили мою койку не в плотную к стене, там и поставили мои вещи. Мне это показалось странным. Я забрала носки и попросила подать одеяло, извинилась, что оно упало. ‘Укрыть?’. Она стала моими героем в ту ночь. Присоединилась ко мне уже в неизведанном. Спина устала, я лежала на ней больше 2 часов, сколько точно не знала, последний раз смотрела на часы в начале двеннадцатого. Попыталась повернуться на левый бок - посчитала это логичным, потому что шов справа. В начале первой попытки я поняла, что это не представляется возможным. Неужели на правый? Да. Я была очень удивлена, что повернувшись на правый бок практически не испытала дискомфорта. Дальше, полагаю, я на некоторе время уснула.

Проснулась от того, что хочу в туалет. Попыталась встать - смогла поднять только голову. Рядом нащупала утку, приняла этот вариант как крайний, если не смогу встать. Мочевой пузырь сильно давил на воспалённый живот, любое движение приносило боль - чем дольше я ждала, тем больнее становилось. Очень болело горло и хотелось кашлять, но только взяв вдох я поняла, что этого делать нельзя. Хорошо, попробую встать в туалет и сделать глоток воды - туалет был совсем близко, прямо у меня за спиной.

В первую попытку я снова смогла поднять только голову.

Во вторую привстать на согнутых локтях.

В третью выпрямить локти.

Подумалось, что, возможно, мне ходить то ещё и нельзя. Каждая из попыток сопровождалась горячей болью: кружилась голова, тошнило, сердце бешено билось, меня трясло, я вспотела. Я упала обратно тяжело дыша, положила руку на утку. Услышала шаги, в палате загорелся свет, зашли сёстры. Я думала ко мне, но они подошли к соседней койке. Что-то делали. Я попросила у сестры воды. ‘Вода своя, если есть, если нет - из под крана’. Кран был далеко для того, чей радиус движения ограничен тридцатью сантиметрами. Как и туалет.

- А в туалет можно?

- Можно, Вам уже можно ходить. Если не сможете - вот утка.

- А как в утку? Я не умею… - Но она ушла, так и не ответив. Я очень сильно расстроилась.

1 апереля, 5.34 утра - я гуглю, как ходить в утку. Перебрала несколько статей, ничего не поняла - читать и осознавать было сложно. Решила, что должна встать, чего бы это ни стоило. В этот раз с первого раза нашла рюкзак, взяла салфетки, выдохнула. Решила, что стоит одеться. Достала пижаму и думала, что лёжа одеваться буду тяжело и долго, но получилось легко и быстро. Путём проб и ошибок я поняла, как вставать: повернуться на правый бок; подняв левую раку за голову оттолкнуться об изголовье койки; подтянуть под себя правый локоть, быстро его выпрямить; боком опустить ноги на пол. Превозмогая боль очень медленно села. Посыпались искры из глаз, снова затрясло и затошнило. Встала на трясущихся ногах. Шаг. Второй. Медленно. Очень больно. Ещё шаг. Живот рвало на части. Снова шаг. Терпи. Ходить разрешили, значит должна смочь. Ещё шаг. Как сесть? Я занималась хореографией 8 лет, смогла поставить широко ноги, одну позади другой, медленно согнуть колено и опуститься за счёт бёдер, не задействуя мышцы корпуса. Я была почти довольна собой, оставалось встать в той же технике. У меня получилось! Мне было очень жарко, на лбу выступил пот. Резкими и небрежными движениями рук включила кран, набрала холодной воды в ладонь, обмазала ею лицо, сделала пару глотков. Как шла обратно и ложилась - я не помнила.

В 7 утра ставили уколы. Этого тоже не помню. Помню только как сестра оттирала мне вену на правой руке от крови со словами: ‘Давай-ка мы тебе тут отмоем’.

Потом меня разбудил звон тележки и крики ‘Готовим стаканы!’. Завтрак. Было уже светло. ‘Подходим за завтраком, девочки!’. Я почему-то решила, что у меня есть только один шанс, иначе останусь голодной. Ситуация требовала быстрых действий, нужно было снова встать и подойти к раздаче. Посуды у меня не было. Скрючившись, трясясь, с белым шумом в глазах я подползла и забрала тарелку с очень жидкой манной кашей на молоке, побоялась её не удержать.

- Ложка есть? - Я приложила все усилия, чтобы помотать головой получилось еле заметно. В тарелку положили пластиковую ложку.

- Спа-си… Спас…

- Ты зачем встала?

- Куда ты пошла?

- Мы б�� тебе принесли.

- Самостоятельная… - слышалось со всех сторон. Мне и в голову не пришло, что еду могут принести, а если не принесут санитарки - можно было попросить кого-то в палате.

Есть не хотелось совсем, но я знала, что нужно. Лёжа нельзя, сидя больно. Как только принимала сидячее положение было полное ощущение, что швы разошлись и кишки выкатываются прямо из этой дыры. Но всё было в порядке. Кто-то из палаты спросил принести ли мне попить. Я кивнула. Санитарка прикатила железный столик к моей койке. ‘Давай. Вот так тебе поставим. Вот так. Кушай.’ Опять кивнула. Другая девушка из палаты поставила на него пластиковый стакан с паршивым растворимым кофе без сахара и с молоком. ‘Спа-си-бо-боль-шое.’ Говорить было сложно. И я скорее шипела. На половине тарелки силы сидеть иссякли. Я медленно, трясущейся рукой поставила тарелку на тот столик, очень медленно легла, дышала как после марафона, состояние было такое же. Осознание собственной немощи выбивало землю из под ног. Я решила, что нужно доесть - мне потребуются силы чтобы как минимум дойти до туалета в следующий раз. Решила снова встать и долакать кашу. Я надеялась, что спустя две удачные попытки, вставать в третий раз будет проще. Надежды не оправдались. Тошнота, тремор, жар, были уже привычными. В этой манке я видела панацею. Быстро её допила, пока не кончились силы выпила кофе. Я не пью кофе, совсем. Но ела и пила что дают, потому что должна была. Легла обратно.

Позвонила бабушке. Говорила с ней 11 минут не своим голосом. Устала. Снова уснула. Проснулась от того, что хочу в туалет. Собралась с мыслями снова. Встала. Пошла. Как в прошлый раз. Я не понимала, почему. Рана на животе, небольшая. Я спала, ела, и уже вставала - почему всё ещё так тяжело? Хотелось кашлять, нужна была вода, попросила Томаса привезти. Он сказал, что вода есть в рюкзаке. Я не знала, что он положил её, она была под кофтой, и, думаю, он уже который человек за последние сутки что спас мне жизнь. Наконец нормально попила, снова легла спать.

Принесли обед. Сказали, что после обеда переезжаем в другую палату - эту отдают ковидникам. Нас было 10, велели поделиться по трое - одна женщина выписывалась. Я нашла ту девушку, что укрыла меня одеялом, поблагодарила её. И ту, которая поставила мне стакан кофе. Они договорились, что будут вдвоём, были самыми молодыми в палате. Я предложила им мою кандидатуру быть с ними третьей - они с радостью согласились, мне было очень приятно. Обед санитарки поставили передо мной на тот металлический стол - это был очень жидкий суп, по факту бульон. Спросили, почему койка стоит не вплотную к стене, попытались подвинуть. Соседки по палате их остановили: ‘Нет, наоборот, выход через правый бок, так удобнее!’. Вот оно что.

Когда трапеза закончилась, со мной заговорила женщина почтенного возраста, спросила моё имя и когда была операция:

- Этой ночью.

- Но я видела, что Вы уже вставали и даже ходили пару раз?

- Да.

- Вы молодец. Мало у кого получается в первые сутки. Это хорошо.

- Ага! Встала, и пошла! За завтраком! Мы бы принесли! - Другая женщина, много моложе, вступила в диалог. Я слышала в их интонациях если не восхищение, то уважение - мне было безумно приятно.

Потом настало время переезда. Другие женщины в палате сказали сестре, что я не ходячая. Все понимали, что дойти до туалета - подвиг, идти до другой палаты - самоубийство. Мне прикатили кресло-каталку. Морально сидеть в нём было ужасно, но выбора не было. В палате мне попалась койка высокая, с розеткой, с выходом на правый бок. 3 из 3 для комфортного восстановления.

В обед приезжала матушка, привезла всё остальное, чего не привёз Томас. Мы не виделись - свидания в палате были запрещены из-за ковидного карантина, спуститься к ней сама я не могла. Передали вещи, я их разложила, снова легла спать.

Принесли ужин. После позвонила Томасу по видеосвязи, говорила с Мистером псом. Он слушал и смотрел в экран, внимательно крутил головой. Впервые осознанно плакала. Было больно - утренний обезбол перестал действовать, вечерний ещё не поставили. Было страшно - вот так попасть в больницу, перенести операцию. Хотя я знала, что даже в моей семье, к сожалению, бывало и хуже. Я уговаривала себя потерпеть и твердила себе, что потом будет легче, и с каждым днём всё легче - нужно только подождать. Потом уколы. В катетер: антибиотик и физраствор. Вену больно. В задницу: кровоостанавливающее и обезбол. Задницу больно, препараты жгучие. Уснула быстро. Была этому очень рада.

0 notes

4-janedoe · 2 years

Text

II. В Н Е И З В Е Д А Н Н О Е ч.2

- У Вас аппендицит!

- Ну, хоть не ребёнок… - я действительно не знала что сказать и сказала первое, что пришло в голову. Он принял это решение на основании результатов биохимии и пальпации - всё остальное было в порядке, даже чёртов гемоглобин, который у меня обычно на один пункт выше от смертельного. Сказали позвонить кому-то, кто сможет приехать, забрать мои вещи. Позвонила матушке и Гринго, пыталась их успокоить, сама не могла заплакать от шока и данного ранее обещания.

‘Пойдём’. Хирург приглашающе махнул рукой, завёл в ту же секцию, снова уложил на кушетку. Сел рядом, расставил руки, навис надо мной (знаю, звучит как влажная фантазия, но всё было именно так, честное слово!).

- Как дела? - По-хулигански задорно. Он улыбался мне и осознание экстренной операции перестало биться раненной птицей в мозгу. Я дама впечатлительная и тревожная, ситуация располагала поддаться панике, но лёжа под его раскинутыми руками всё показалось таким… безопасным?

- Хаааааа… Пока не родила. - нервно протянула я. Паж, любезно предложивший мне стул, снова занял его позицию наблюдения, будто ещё один защитный рубеж от внешнего нежелательного.

- Поворачивайся. - Хирург хотел, чтобы я снова развернулась на левый бок, лицом в стену. Кушетка узкая сама по себе, в ногах сидел хирург, было неудобно - у меня получилось не сразу. Но и этот вопрос он решил просто - ловко просунул два пальца в петлю для ремня на пояснице и лёгким движением руки приподнял и развернул мои бёдра. Снова пальпировал. ‘Поворачивайся. Смотри.’. Я внимательно следила за его рукой, будто он показывал фокус: расправил ладонь, пальцы поставил под диафрагмой, ладонь плавно повёл вниз и вправо, и медленно, почти до упора глубоко надавил на живот, а потом очень резко отнял руку. И фокус произошёл: синдром Щеткина-Блюмберга. Меня сложило пополам от боли, как только он отпустил руку. У нас больше не осталось вопросов - я еду в операционную.

Пока я заполняла остатки бумаг всё за тем же столом для меня привезли каталку. Быстро написала Шону и Софе о неизбежном приближении неизведанного. Санитарка вышла из процедурного кабинета и спросила, чего не захожу, раз закончила. Зашла, за мной закрыли дверь. Разложили на кушетке: большой чёрный пакет - для одежды, что на мне; маленький чёрный пакет - для вещей, что дадут мне в палату; санитарную шапочку собрать волосы; бахилы; Санитарка сказала, что делать, но я с перепугу всё напутала, она начала злиться и ругаться на меня. Я попросила её так не делать, извинилась и объяснила, что это моя первая операция, ещё и экстренная и я очень нервничаю - это подействовало и она полностью сменила гнев на милость. Пока я ещё не начала раздеваться зашёл хирург: просил ‘оставить ему мой автограф, как оказалось, предыдущий бланк дали не тот’. Через пару минут снова вернулся уточнить, болела ли я ковидом:

- Нет.

- Ни разу?

- Ни разу.

- Вообще никогда?

- Вообще никогда.

- Точно?

- Точно. На работе два года проверяли по два раза в неделю - ни одного положительного ПЦР не было.

- Хорошо. - Он взял у меня мазок из носа, ушёл.

Снова вернулся: ‘Одна полоска!’ Отрицательный. Я не сомневалась.

- А кем Вы работаете?

- Инженер IT поддержки.

- Ох - озадачено выдохнул он.

- Что такое, не любишь айтишников? - посмеялась санитарка.

- Боюсь.

- Что они что-нибудь сломают?

- Ну.

- Я не ломаю. Я чиню. Как Вы.

Когда мы вновь оказались с санитаркой вдвоём, а я уже была полностью раздета, я вдруг заметила, что сильно хочу в туалет. Я попала в те же сети, что и наш старый друже Алкаш - меня не пустили тоже. Она сказала ‘ну, поздно уже’ и ‘это от нервов’. Нет, мать твою. Это от трёх литров чая, которые я хлещу на работе, чтобы согреться. Но и эта дама оказалась непреклонной в вопросе о справлении нужды.

Я как-то залезла на каталку, пришла вторая санитарка, они накрыли меня одноразовыми пелёнками, снова зашёл доктор. Я искренне ждала его! Пожелал удачи, и то ли ‘счастливого полёта’, то ли ‘полёт нормальный’. Горло жгло вопросом будет ли он на операции, но я не решилась его задать. Не знаю, жалею ли. Так или иначе - меня вывезли за одну дверь, он оказался за другой. Я ехала и лелеяла надежду, что он будет со мной там, в неизведанном.

Проезжая коридор перед операционной санитарка кричала коллегам: ‘Подаём аппендицит на второй стол!’. На первом был мужчина, с которым мы сидели рядом в приёмном покое. Операционная не как в кино. Просто большая комната с двумя столами и много оборудования. Стол - высокий и очень узкий. Я перелезла на него, и две санитарки, которые меня контролировали, поняли, что тот мужчина на первом столе мог меня видеть, а я полностью голая. Одна встала передо мной раскинув руки и закрыв собой, шикнула другой: ‘Стой.’ Недолго я лежала одна, бегая глазами по комнате, подошла санитарка, начала привязывать правую руку. И тут меня осенило, и я спросила:

- В туалет уже поздно отпрашиваться, да?

- А вы чего раньше не сходили?

- Меня не пустили. - она остановилась, задумалась.

- Пойдём.

Замотала меня моими пелёнками, помогла слезть со стола, крикнула, что ‘даст в туалет сходить человеку’ коллегам, повела в соседнюю комнату, проводила. Дождалась обратно, снова проводила, помогла вновь залезть на стол. Я благодарила её без остановки. Снова накрыли, достали подлокотники, сказали, как положить руки. Надели манжету тонометра. Опять лежала одна, смотрела на тату с Ассет, думала о ней. Хотела встретить её в неизведанном, ведь два месяца назад я оставила её там. Обещала хирургу не плакать, но одна слеза прокатилась по виску к волосам. За Ассет себя ругать не стала, но быстро взяла в руки. Появилась медсестра слева - она комментировала каждое её действие: ‘Поставлю катетер’. Установила его с внешней стороны руки, чуть выше запястья. Руку зажгло также, как когда мне били тату с Ассет на том же месте, но на правой руке. Сестра отошла, вернулась с системой, завела трубку в катетер. Я напряглась:

- Это уже наркоз?

- Нет, мы венку пока прощупываем, готовим.

- У меня по ЭКГ частичная блокада правого желудочка.

- Вы вот это обязательно анастезиологу скажите, хорошо? - Я кивнула, она снова отошла. Вена начала неприятно болеть. Вернулась санитарка с верёвками, привязала бёдра и левую руку. Она закончила и я её поблагодарила.

В операционную вошёл худой, среднего роста мужчина, атмосфера вокруг оживилась. Его не объявляли, он не представлялся, но моё тревожное нутро кричало: ‘анастезиолог’. Он подошёл к мужчине на соседнем столе, решительно ожидая чётких ответов на его вопросы: ‘Ели когда в последний раз? Время!? Точное время когда ели!? Во сколько!?’ Ответов я не слышала и надеялась, что он меня не заметит. Потом раздалось ближе: ‘Сколько лет ребёнку?’. Я промолчала, потому что не ребёнок, и не подумала, что вопрос был адресован мне. Но отсутсвие ответа его не устроило, он наклонился надо мной:

- Сколько лет?

- Ребёнку 25.

- 25. - Повторил он.

- Мне сказали вам обязательно сказать, что на ЭКГ из приёмного покоя частичная блокада правого желудочка.

- Что это такое, ‘частичная блокада’? Такого не бывает.

- Я повторила то, что мне сказали.

- Частичная блокада… - сказал он пренебрежительно.

Я уже успела расстроиться, как меня отвлекло движение в помещении для персонала, которое было левее. Врачи мыли руки, завязывали шапочки и вдруг начали говорить и смеяться громче. Я увидела причину шума и, должно быть, у меня поднялось давление: он здесь. Мой хирург из приёмника. И паж с точки сохранения тоже. Крикнуть? Поздороваться? Пока я думала - они скрылись за стеной, я не знала, ушли ли они переодеваться, или ушли совсем. Снова расстроилась. Повернулась на соседа, увидела у его сестры ларингоскоп для интубации - быстро отвернулась. Не хотела смотреть. Ещё расстроилась. Мимо прошёл уже переодетый в белоснежный хирургический костюм паж с такой же белоснежной улыбкой. Кожа его смуглая, и контраст был удивительно красивым. Я обрадовалась, что хотя бы он дошёл со мной до конца этот путь в неизведанное.

Перед глазами снова появилось лицо анастезиолога, его короткий кивок сестре слева. Сестра слева сказала, что вену будет немного щипать. Закружится голова, запершит в горле. Если захочу откашлять - откашлять. Я инстинктивно зашипела. Голову легко повело.

- Голова кружится?

- Нет, вену жжёт. - Было терпимо.

Анастезиолог снова коротко кивнул и она дожала поршень шприца в катетер.

- Ооооо. Всё. - Голова закружилась как на карусели, в правом глазу лицо анастезиолога вертелось по часовой стрелке, в левом - прыгало вверх-вниз. Перед лицом повисла кислородная маска. Я спросила, нужно ли считать.

‘Дыши.’

Голос анастезиолога был далеко, я позволила глазам закрыться, почувствовала, что маска легла на лицо. Я надеялась, что они подождут ещё секундочку и не начнут резать прямо сейчас, когда я только закрыла глаза, но ещё не заснула.

0 notes

4-janedoe · 2 years

Text

Здравствуй, Джейн!

Извини, что пропала! У меня была веская причина. Дело в том, что я попала в больницу. Сейчас всё расскажу.

I. В Н Е И З В Е Д А Н Н О Е ч.1

30 марта мы с Гвен обрабатывали заявки на дежурстве. Я сидела рядом, не двигалась, никому никакого плохого зла не делала и почувствовала словно 18 ножевых в живот, не могла двигаться с полчаса, потом острая боль перестала и начала скудно тянуть в боку. Поговорила с Томасом - сразу на ум приш��л аппендицит, который ему вырезали в студенчестве, он предположил, что скорее всего это не он, но дал рекомендации, как ощупать себя, когда смогу принять лежачее положение. Пока я доехала до моего района, боль совсем тихо скулила в правом боку, настолько тихо, что я сходила по магазинам, посмотрела сериал, погуляла с Мистером Псом, при��отовила и поела ужин. Анализируя этот тихий вечер, мы с Томасом пришли к общему выводу, что если бы это был аппендицит, то я бы так спокойно сейчас не сидела. Перед сном, как обычно, вертелась с одного бока на другой, и не заметив никакого дискомфорта спокойно заснула на животе.

31 марта утром опять отвлеклась на Мистера Пса на больше положенного и не успевала на дежурство на общественном транспорте, решила поймать такси. В нём заметила, что в правом боку что-то пульсирует, сокращается - не больно, точно дёргается глаз. Это продолжалось весь день и всё было в порядке - мы с Гвен работали, всем отделом смеялись на планёрке, ходили с Гвен курить. А потом был обед, после которого живот коротко прорезало вновь. Я решила сходить к нашей медсестре в офисе, чтобы она исключила аппендицит. Но она исключила моё умственное развитие, отругав, что не вызвала скорую ещё вчера. Но я снова отказалась, потому что не хотела разводить панику вокруг, если её решением будет предложение врача как следует просраться. Медсестра настояла на звонке моему руководителю. Шон выслушал ситуацию и просил передать мне трубку. Наказал вызвать неотложку. Спустил ко мне в медблок Гвен. Мы чуть посидели и я отправила её обратно в отдел - запросы не перестанут ей поступать от того, что она сидит и смотрит на меня, более того - я была под присмотром. Она ушла и это был последний раз, когда я видела знакомое лицо.

Фельдшер меня осмотрела и констатировала: подозрение на острый аппендицит, везём в больницу. По пути я написала всем, кому могла, что на некоторое время задержусь к ужину, но не стоит переживать - это лишь для исключения. Ехали относительно долго, меня укачало. И, справедливости ради, хочу заметить, что живот почти не болел. Я уже пожалела, что начала вякать. Болело в мозгу - я не хотела ложиться на операционный стол и очень боялась наркоза. И что это аппендицит и что он лопнет я тоже боялась, и не знала, сколько у меня осталось времени до перитонита. Со мной такого никогда раньше не случалось.

По приезде меня усадили у двери приёмного отделения, моя бригада фельдшеров скрылась за ней, я смиренно села под дверью. Через минуту оттуда молча высунулась рука с бахилами, я их забрала, дверь закрылась. Ещё через минуту - рука безмолвно подала стаканчик. Рядом увидела туалет, пошла собирать биологическую жидкость для анализа. Растерянно посидела под той же дверью ещё пару минут в надежде, что меня вызовут. Увидела, что фамилию на стакашке написали неправильно. Всё никак не вызывали, зашла сама. Сразу за дверным пролетом оказалось удивительно большое помещение, поделённое на секции медицинскими шторками. Прямо у двери стойка ресепшн, за ней и вокруг - санитары, медсёстры, врачи, ординаторы. Женщина за стойкой, увидев меня и что я несу в руке сразу сказала куда поставить стакан, где оставить вещи и куда идти. Я указала на ошибку в фамилии, сестра махнула рукой. Молодой, симпатичный, вежливый доктор, не лишённый шлейфа bts в его внешности пригласил меня пройти с ним. Так он с первого взгляда расположил к себе - за ним мне не было страшно следовать в неизведанное.

В одной из секций я села на кушетку, он сел за стол передо мной, за спиной у него стоял высокий, худой, молодой парень, не знала, кто он, так что посчитала его за пажа хирурга. Хирург не представился (к сожалению), сразу просил ‘рассказывать’. Рассказала ему ровно то, что тебе только что. Хотелось произвести впечатление: я использовала термин ‘подвздошной’, уточняя локализацию боли. Не знаю, впечатлился ли, вида не подал. Потом он велел лечь, сам сел рядом. Снова пальпировал живот. Снова было не очень больно и я в который раз пожалела, что пошла в медблок. А руки его были тёплыми, нежными - он осматривал так внимательно но аккуратно. Просил повернуться на левый бок. ‘Так больно?’. ‘А так?’. ‘Мгм’ задумчиво. ‘А здесь?’. ‘Садитесь’. Он вернулся за стол и коротко но понятно объяснил, что у меня ‘клиника острого аппендицита’ и ‘скорее всего поедем в операционную’. Его паж улыбнулся широкой улыбкой - он смуглый, а зубы белоснежные. Я вопросительно подняла глаза и на него, тот утвердительно защурился. ‘Но вы только пообещайте не плакать, если будет операция, хорошо? Не будете плакать? Обещаете?’. Его харизма меня обезоружила - сама не заметила, как дала обещание сомнительного характера, потому что у меня принцип: пообещала - выполни. ‘Хорошо’. Снова улыбка. Он дал мне бумаги, себе тоже взял. С кушетки к столу сидя было далеко и больно тянуться, я это поняла, когда совершив попытку резко замерла и шумно выдохнула.

- Что такое?

- Когда так складываюсь - режет. - Он понимающе кивнул. - Можно мне пока так? - я спустилась на корточки, положив локти на стол.

- Да, конечно. - Он дал короткие инструкции к заполнению бланков, быстро заполнил свои, велел мне оставить всё здесь, а вот эту бамажку взять с собой и идти на ресепшн, как закончу. Удалился. Его паж любезно отодвинул мне стул когда-то хирурга:

- Садитесь сюда.

- А так можно?

- Вам - всё можно. - Так, на моём бесстрашном пути к неизведанному появился ещё один участник.

- Спасибо.

Я заполнила бумаги и пошла куда мне велели. Оттуда меня забрала милая медсестра, которая своей трелью заболтала так, что я даже не заметила, как она взяла кровь из вены. Потом пошла на УЗИ. Потом на рентген. В этом квесте меня сопровождал ещё один паж хирурга - в виде точки сохранения на ресепшн. Я говорила откуда пришла и что сделала - он говорил, что делать дальше. Он был приветлив, спокоен и доброжелателен. Когда квест закончился - велели снова подождать за дверью. Приезжали новые скорые. В коридоре на каталке матерился алкаш с повязкой на голове. Он всё время обречённо тянул только одно слово: ‘бляяяяять’. На него ругалась санитарка: ‘другие слова какие-нибудь знаешь?’, он отвечал: ‘бляяяяять’. Я думала о Мистере Псе, и что скажет Шон, если будут оперировать. Через 20 минут позвал паж с сейв поинт. Отвёл в процедурный кабинет, где у меня брали кровь, запер дверь. ЭКГ. Мысль о том, что это для анестезии исчезла также быстро, как и появилась - во время процедуры я совсем об этом не думала.

- Раздевайтесь до пояса и подверните брюки до щиколотки. - спокойно и доброжелательно сказал он. Всё бы ничего, но под брюками капроновые колготки.

- А колготки?

- Ну, тоже снять, ток не пройдёт. Брюки можете не снимать.

- Как, этож… колготки… - я жестом обозначила монолитность сего предмета женского гардероба. Он пожал плечами и посмеялся. Пришлось Снять штаны, снять колготки, надеть штаны - в кабинете было холодно.

Итогом ЭКГ стала ‘неполная блокада правого желудочка’ и мой вопрос где здесь можно покурить. Он, на правах медика не мог не сказать ‘курить - здоровью вредить’, я с уважением откланялась и он сказал куда можно отойти. Сказал, что осталась только биохимия, займёт минут 40.

- Вы там закончили!? - Громкий, опорный голос женщины за дверью заставил меня одеваться чуть судорожнее.

- Да, а чё там? - В ответ в дверном проёме показалась каталка с тем алкашом. Он отчаянно отпрашивался в туалет, его решительно не пускали. Тогда я нашла эту сцену забавной. Я так ошибалась…

- Мы к вам. - ответила медсестра.

- Э-э… А может не надо… к нам… - ответил ей с улыбкой, пару раз обернувшись на меня, наверное, проверить, достаточно ли я одета. Так по пути к неизведанному мы пошли уже вчетвером.

Выходя из кабинета ЭКГ меня сразу встретил приятной наружности терапевт, комфортный и уютный мужчина, посадил на ту же кушетку, где я сидела час назад, сел за стул хирурга. Я снова спокойно рассказала ему ту же историю, уже 4 раз за вечер. Он слушал заинтересованно, когда вешал датчик пульса на палец сразу нежно сжал мою ладонь его горячими руками, отметив, что мои очень холодные. Он задал несколько вопросов, слушая ответы жестом попросил другую мою ладонь, тоже сжал её в своей. Так на пути к неизведанному с нами пошёл пятый участник. Он сказал, что общий анализ крови хороший, и маловероятно, что у меня аппендицит - я тянула сутки, а это сильный воспалительный процесс. УЗИ и рентген ничего не показали, т��мпература нормальная. Всё это время из процедурного кабинета меня сверлил взглядом тот алкаш, называя меня не моим именем и просил отпустить его в туалет. Он мало того, что был не ходячим - его сверху привязали к каталке. Я извинилась, и сказала, что не та, кто ему нужна. Терапевт вежливо и мягко попросил не обращать на него внимание. Его слова о диагностике меня успокоили, и я была готова подождать биохимию пока планировала, как буду добираться до нашей с Томасом квартиры в столь поздний час, буквально через весь город.

Вышла на крыльцо, все курили прямо там. Но паж мне велел отойти. Я помнила об этом и соблазн плохого примера был велик, но в команде на пути к неизведанному не место лжи и предательству - я уверено пошла туда, куда мне указали ранее.

Покурила, вернулась, посмотрела сколько стоит такси до дома. Алкаш всё орал. У двери услышала голос моего хирурга с философским предложением о том, почему нельзя поставить ему клизму, а потом практичное предложение открыть окна, ‘а то задохнёмся’. Пулей вылетела санитарка с уткой. Алкаш обосрался. А он ведь просил. Потом позвал паж с точки сохранения.

- Давайте паспорт и полис.

- Зачем?

- Для больничного.

- А. А операция будет? - Он еле заметно кивнул. Я даже не сразу поняла, переспросила. Снова затяжно моргнул. И тут, сквозь голубые шторы приёмника, словно через кулисы на сцену, раскинув руки, вышел мой хирург, громко и чётко, почти торжественно оповестив: ‘У Вас аппендицит!’.

0 notes